На почти полгода последний этаж Центра Помпиду в Париже превращен в «территорию китча» – с ноября по апрель здесь проходит выставка Джеффа Кунса, самого спорного кудесника contemporary art. Уже в первые недели столь масштабное представление его работ побило рекорды посещаемости, оставив позади даже прошлогоднюю выставку еще одного любителя пощекотать нервы обывателям – Сальвадора Дали.

Наверняка этот факт особенно понравился Кунсу, ведь Дали был первым художником, о котором он узнал, а в 17 лет даже позвонил мэтру сюрреализма и напросился на встречу. Да и сам Джефф Кунс – своего рода Дали наших дней, также склонен к мифологизации собственной персоны, не стесняется банальности и всегда рад пораздражать арт-критиков.

Через селфи к искусству

Ажиотаж вокруг парижской выставки Кунса в целом неудивителен – наряду с Дэмианом Херстом или Такаши Мураками он относится к художникам-звездам, этаким селебрити от мира искусств, на которых «обязательно придут». К той же категории, кстати, причислены импрессионисты и Ван Гог. Но если на них «ходят» ради встречи с прекрасным, то на Херста, Кунса, как, впрочем, и Дали, отправляются в первую очередь из-за любопытства и желания сделать селфи на фоне их провокационных работ (свою последнюю выставку в Gagosian Gallery в Нью-Йорке Мураками как раз и закрыл групповым селфи с поклонниками). Ну а как не запечатлеть себя с «Висящим сердцем», сделанным из пурпурной стали и являющимся одним из самых дорогих произведений американца? Тем более, словно предвосхищая желания посетителей, организаторы выставки расположили эту инсталляцию в наиболее удачном для селфи месте – напротив окна с панорамным видом на Париж. Я, пунцовое глянцевое сердце и Париж – такое вот милое визуальное послание граду и миру через Instagram.

Кунс и сам любит фотографироваться на фоне своего сердца. Этот мастер китча – вообще большой искусник селфи. Он начал делать его задолго до того, как страсть к автопортретизации захватила мир, а словечко, ее обозначающее, попало в Оксфордский онлайн-словарь. Фотопортретов художника много и на парижской выставке. Правда, все они сконцентрированы в отдельной комнатке, встречающей каждого предупреждением о не совсем приличном содержании и просьбой не заходить туда с детьми. Высокохудожественные и мегадорогие селфи Кунса явно не для слабонервных любителей прекрасного.

Порноисповедь в розовых тонах

В специально огороженной комнатке размещены гигантские фотографии из серии Made in Heaven («Сделано на небесах») – нашумевшего проекта 1991 года, с которого во многом и началась всемирная слава американца. Художник и его тогдашняя жена Илона Сталлер, более известная в порноиндустрии под псевдонимом Чиччолина, самозабвенно занимаются любовью: груди, бедра, ягодицы, эрегированные гениталии показаны максимально крупно. Все очень натуралистично, но без торжественного реализма, как у какого-нибудь Густава Курбе на картине «Происхождение мира», где маслом выписанная вульва скорее заставляет задуматься о женском начале этого мира, чем о совокуплении. Однако несмотря на детализацию, натурализм Кунса не слишком-то и естественен: все фото сделаны в томно-розовых тонах, с бабочками и цветочками, с кружевными подвязками и миленькими веночками на голове Чиччолины, то есть по всем законам райской идиллии. Китч и порнография – любимый стиль и любимое содержание массового зрителя – соединились вместе.

Самое интересное в этом проекте – факт участия в нем автора в качестве объекта изображения. Мало кто из художников, даже художников-бунтарей XX века, решался на подобное обнажение. Пожалуй, аналогии здесь можно проводить только с Дали, который в «Дневнике одного гения» не одну страницу посвятил собственным испражнениям и тому, как именно они извергаются из его организма. Такая бесстыдность, по сути, физиологическая десакрализация самого себя (принцессы, как известно, не какают, а гений тем не менее позволил себе признаться в этом «грехе»), конечно же, внесла свой вклад в мифологизацию Дали. Постоянно превращая собственную жизнь в сюр, он в итоге имел полное право заявить: «Сюрреализм – это Я».

Кунс действует по той же схеме – десакрализирует ради мифологизации. Улегшись на розово-золотом алькове рядом с Чиччолиной, не просто женой, а порноидолом, явлением массового китчевого искусства, своего рода реди-мейдом (тем более что прелести актрисы отнюдь не настоящие), он сам превращается в «готовую вещь», предмет китча, который разоблачает. И тут, конечно, Кунс переплевывает и Дюшана, придумавшего реди-мейд, и Уорхола, его эстетизировавшего. Став реди-мейдом, Кунс обретает полное право назваться «королем китча» – так теперь он фигурирует в прессе, пресс-релизах и художественных каталогах. За королевским статусом приходят и королевские цены на работы – сегодня именно экс-мужу Чиччолины принадлежит ценовой рекорд произведения живущего автора: в 2013 году его гигантская «Собака из воздушных шаров» была продана на аукционе Christie’s за 58 миллионов долларов.

Сила контекста

Когда в предыдущий раз Кунс выставлялся в Париже, экспозиция вызвала скандал. Метрового стального кролика, пластикового лобстера, исполинскую собаку и пурпурное сердце тогда разместили в Версале, в окружении барочных интерьеров и на фоне произведений классического искусства, что вызвало возмущение у консервативно настроенной общественности. На этот раз, когда Кунс оккупировал последний этаж Национального музея современного искусства в Центре Помпиду, негативной реакции на его творчество не последовало. Вот что значит сила контекста – неоходимо лишь сменить сакральный Версаль на модный Помпиду.

О том, что контекст – главное в искусстве, миру впервые рассказал Марсель Дюшан, когда в 1917 году попытался выставить обыкновенный купленный в магазине писсуар, подписав его «R.Mutt» и назвав «Фонтаном». Тем самым Дюшан инициировал долгий разговор о свободе художника, расширении границ искусства и относительности эстетических законов. Сначала эстетика реди-мейда (а писсуар и был первой в истории «готовой вещью») воспринималась как «конец искусства», однако впоследствии пессимизм уступил место оптимизму – рейди-мейд стал точкой отсчета, главным символом нового искусства, местом средоточия которого выступила уже не Европа, а Америка, куда в 1940-х перебрался Дюшан. Уорхол, поэтизировавший реди-мейд, окончательно превратил Нью-Йорк в арт-столицу мира, потеснив Париж, и Кунс, как самый дорогой художник планеты, явно продолжает укреплять подобный художественный имидж этого города.

У Кунса тоже имеются свои «писсуары». Выставка в Помпиду с них и начинается – это пылесосы Hoover (серия The New 1980 года), заключенные в прозрачные витрины. Hoover, компания, выпустившая первый в мире пылесос и обогатившая английский язык новым глаголом to hoover, что и означает «пылесосить», – конечно, воплощение американского успеха, а ее пылесос – обязательная составляющая «американской мечты» о счастливой и комфортной жизни. Соблазнившие не одну домохозяйку пылесосы Hoover получают у Кунса подписи с сексуальным подтекстом: «сухой», «влажный» и т.д. Правда, Кунс уверяет, что его пылесосы – девственницы, так как их никто никогда не включал.

Еще одна рефлексия на тему американской мечты – серия Equilibrium 1985 года: подвешенные в стеклянных аквариумах баскетбольные мячи. Чтобы погрузить и зафиксировать их в воде, художник обращался за помощью к нобелевскому лауреату по физике Ричарду Фейнману. Считается, что именно Equilibrium вдохновлялся Дэмиен Херст, создавая свою знаменитую акулу в аквариуме с формальдегидом (инсталляция «Физическая невозможность смерти в сознании живущего»). Эта серия привлекала внимание и Франсуа Пино, французского мецената, коллекционера и владельца аукционного дома Christie’s. С такой поддержкой Кунс довольно быстро стал завсегдатаем международных торгов по искусству. Первый большой успех пришел в 1991 году, когда фарфоровая скульптура Майкла Джексона в натуральную величину ушла с молотка на Sotheby’s за пять миллионов долларов.

Невероятная прелестность бытия

Позолоченный Джексон, так похожий на свою любимую обезьянку Бабблз, которую он держит на руках, стал кульминацией серии Banality, где Кунс действительно предстает великим «королем китча». Основное пространство экспозиции в Центре Помпиду как раз и занимают «банальные» работы американца – многочисленные свинки, ангелочки, собачки, ягодки-цветочки, детишки-пупсики, подсмотренные в старых сервантах и низкопробных сувенирных лавках и увеличенные до громадных размеров. «Плохого искусства не бывает. Все прелестно» – провозгласил когда-то Уорхол. Кунс и демонстрирует нам эту «прелестность» без всякого стеснения.

Однако, рассматривая громадных раскрашенных свинок и надувных пасхальных зайцев-плейбоев, точно не можешь для себя решить, что же перед тобой: пощечина общественному вкусу или его восхваление, развенчание китча или его обожание. Получается тот самый эффект гиперреальности, о котором говорил Жан Бодрийар, – феномен утраты чувства реальности. Как гиперреальность разрушительно действует на реальность своими попытками ее симулировать, так и искусство, построенное исключительно на китчевых приемах, где красота заменена «прелестностью», полностью утрачивает водораздел между культурностью и профанностью, прекрасным и безобразным, эстетическим и уродливым. Конечно, вся история искусства – это постепенное смещение границ между ними, регулярное впрыскивание в культурную традицию профанной среды, «валоризация неценного», как описал этот процесс Борис Гройс. Но творчество Кунса тем и удивительно, что этот конфликт в нем, пожалуй, не присутствует вовсе – он не просто преодолен, как у Дюшана или Уорхола, а никогда не возникал вообще. «В основе моих работ лежит всеприятие», – говорит Кунс. Так и устраняется чувство тревоги, а это он называет «главной целью своего творчества». И действительно, чего здесь тревожиться? Все ж прелестно.