В отличие от профессий актера, режиссера и даже художника, профессия музыканта более космополитична и существует вне каких-либо границ – прежде всего языковых (от которых страдают актер и режиссер) и ментально-культурологических (что часто становится препятствием для художника). Возможно, поэтому в советские годы уезжавшие на Запад музыканты добивались больших успехов, чем актеры. Вы чувствуете эту открытость мира уже в силу вашей профессии?

Вы застали меня врасплох – никогда об этом не задумывался. Да, конечно, я свободно передвигаюсь по миру, бывает по четыре перелета в день. И довольно свободно чувствую себя везде. Но, на мой взгляд, это больше зависит не от профессии, а от личности. Ведь есть большое число талантливых музыкантов, которые в силу своего замкнутого характера так и не смогли сделать карьеру. И напротив, часто посредственности добиваются успеха только потому, что они коммуникабельны, владеют иностранными языками, приятны в общении.

Кстати, о механизмах достижения успеха в современном музыкальном мире. Про это в том числе рассуждал и Норман Лебрехт в своей книге «Кто убил классическую музыку?». Но, может быть, то, что, по мнению Лебрехта, убивает классическую музыку – заигрывание со зрителем, уподобление классических музыкантов популярным певцам, – напротив, способ спасти ее?

 Это частный, субъективный взгляд, причем довольно консервативный. Что-то новое во все времена первоначально отторгалось. Так было с Эйфелевой башней поначалу. А сейчас все нормально: все привыкли, она стала символом Парижа.

Но классическая музыка может жить только по законам шоу-бизнеса?

Знаете, сейчас все живет по коммерческим законам, любая сфера, какую ни возьми, – и классическая музыка в том числе. Мир поменялся, и музыкальное искусство точно так же в него интегрировано и подчиняется законам бизнеса.

Последние месяцы главные новости про вас в Интернете, конечно же, связаны с легендарной скрипкой «Робрехт» работы Гварнери.

Рассказывая о ней, вы неизменно подчеркиваете ее женскую сущность. Одушевление музыкальных инструментов неизбежно для полного единения с ними? Все ли скрипки – женщины или попадаются и мужчины?

У этой скрипки Антонио Гварнери ярко выраженный мужской характер – она довольна экспрессивна, в ней присутствует сильное, волевое начало, но при этом она женщина. Инструменты такого уровня – всегда живая душа, которая реагирует на окружающий мир и людей.

Бывает, мы ссоримся, потом миримся, многое зависит от нашего настроения – мы, знаете, живем как семейная пара.

А вам встречались скрипки, которые были категорически «не вашими»?

Конечно, это нормально, нужно время, прежде чем ты найдешь свой инструмент. Повторюсь, скрипка – она как жена.

Известно, что скрипка «Робрехт» была приобретена вашим фондом. Это означает, что она останется в России навсегда?

Долгие годы в нашей стране существовала очень недобрая традиция – самое лучшее из нее вывозилось. Более того, государственная коллекция, в которой имеются несколько скрипок Антонио Страдивари и один, пока не подтвержденный, но, скорее, все же не подлинник Гварнери, сейчас находится в достаточно плачевном состоянии – за ней просто не следили должным образом. Получается, что инструментов высшего класса в России попросту нет. И мы вместе с моим партнером, бизнесменом, меценатом Валерием Савельевым захотели эту традицию поломать и учредили Фонд поддержки уникальных культурных проектов, поставив задачу приобретать для России все самое лучшее. У Валерия до этого была своя коллекция, в которую входили семь инструментов классом пониже. Как только мы познакомились и создали фонд, решили, что обязательно купим одну из скрипок Гварнери. Долго ее искали, наконец нашли в Италии. Эта скрипка теперь останется надолго в нашей стране. Необязательно у меня. Я с радостью ее передам другому музыканту, ведь девиз нашего фонда – «Лучшие инструменты должны звучать в России и для россиян».

 У вас, как у художественного руководителя Самарской филармонии, есть рецепты поддержания постоянного интереса к классической музыке?

Я руковожу Самарской филармонией, и оркестр, который я там создал с перспективой выхода на федеральный уровень, уже достиг этих целей. Уровень зарплат в нашем оркестре начинается от 50 тысяч рублей. Мне кажется, что даже для Москвы это приличные деньги, а для Самары тем более. То есть ситуация налаживается. Филармония входит в пятерку лучших в России – мы делим где-то третье-четвертое место. Моя задача – вдохнуть в нее новую жизнь, не убить классическую музыку – а ее убивает сегодня как раз бездействие. Я имею в виду прежде всего современные методы управления, создание информационного поля вокруг филармонии, приглашение актуальных музыкантов.

А традиционная система абонементов сохранится?

Эта система – основа любого филармонического общества и в России, и на Западе. Но абонемент –  как рис в ресторане. Не могут же в ресторане подавать только рис. Так и филармония не может заниматься одними лишь абонементами – это всего одно из направлений ее деятельности.

Какое же центральное направление вы для себя избрали?

Модернизацию. Я следую принципу, что традиция – это не сохранение пепла, а развитие огня. Моя задача – изменить то, что устарело, а то, что и так хорошо, – развить и улучшить. Считаю, что репертуар необходимо обновлять, чтобы он стал интересным для большего количества слушателей. В последнее время я много сотрудничаю с митрополитом Илларионом, председателем Отдела внешних церковных связей Московского патриархата. Он пишет музыку. Я дирижировал премьерным исполнением его оратории «Страсти по Матфею». И он сказал мне очень правильные слова об этом произведении: оно написано для тех, кто только ищет дорогу к храму. В филармонии мы тоже рассчитываем на тех, кто совсем недавно начал свой путь к классической музыке, ориентируемся прежде всего на них, а не только на завзятых меломанов.

Но если публика будет преимущественно неискушенной, то и музыку придется выбирать под стать ей.

Нам нужны разные программы: и Малер, и Моцарт, и Штраус, и Верди. И когда мы предложим слушателям наибольшее разнообразие творческого продукта, тогда модернизация и состоится.

Современные композиторы будут входить в программу?

Это довольно непростой вопрос. К сожалению, в своем поиске нового многие современные композиторы дошли до того, что их музыку никто не хочет слушать. Ко мне часто приходят с просьбой поставить то или иное современное произведение в программу, я всегда советуюсь со своими сотрудниками и получаю резонные замечания, что подобный абонемент не будет иметь успеха. Музыка настолько сложная и непонятная, что люди не хотят ее слушать. Многие считают, что успех митрополита Иллариона – в его имени, в каких-то административных ресурсах, которыми он обладает. Ничего подобного! Я вижу реакцию слушателей, его музыка трогает каждого, потому что написана для людей, а не для коллеги-композитора с целью удивить его каким-то новым приемом. Композиторам нужно определить, для кого именно они пишут. Вот говорят, что Шостаковича в свое время травили, – да, но травил-то идеологический комитет ЦК КПСС, а простые слушатели на руках носили, во время премьеры его Пятой симфонии овация длилась 2 часа 15 минут, он выходил на поклон 160 раз. Вот это успех, вот к чему следует стремиться.

В интервью вы часто подчеркиваете, что не берете на свои проекты денег у государства. А правильно ли освобождать государственные органы от поддержки классической музыки?

Уточню, о чем идет речь. Поскольку я руковожу государственной филармонией, то не брать деньги из бюджета просто не могу по закону. Но это не касается других моих проектов. В нашей стране существует некоторое число артистов, которые не мыслят себя вне бюджетных проектов. Они не хотят знать, что значит зарабатывать самим, своим талантом. Так вот именно такую форму работы я не приемлю для себя. Считаю, что лучше отремонтировать музыкальную школу, чем оплатить мне три концерта. Моя концертная деятельность в России осуществляется на коммерческой основе. Также я много играю в благотворительных концертах.

То есть вас можно назвать менеджером от музыки?

Относительно себя я не люблю это слово. Я не менеджер, а скорее лоббист классической музыки. Так, возлагаю большие надежды на новый состав правительства и Министерства культуры. И приложу много усилий, чтобы переломить ту ситуацию, которая складывалась в последние несколько лет.

Вы стали бренд-амбассадором Lexus. Чем близка вам эта марка? Какой вы водитель? Приходилось ли вам долго путешествовать на машине?

Lexus мне нравится, это хороший бренд. Если уж становиться лицом автомобильной марки, то только такой достойной. Очень люблю водить, когда есть для этого условия, поэтому люблю делать это где-нибудь в Италии. В Моск­ве вожу по выходным или ночью. Терпеть не могу пробки, не слишком вежливых автомобилистов и колоссальное число контролеров-полицейских, которые могут остановить даже в том случае, если ты не нарушаешь правил, а я всегда стараюсь ездить аккуратно.

А случалось, что вас узнавали представители полиции?

Да, случалось, но я стараюсь не нарушать, чтобы избавить себя от повода быть остановленным.