Дэмиен Херст - Страх смерти физической и творческой
Как, не стесняясь, признается сам Херст, в юности он мечтал стать художником, но всегда боялся, что для серьезных занятий живописью недостаточно талантлив. Возможно, именно из-за страха оказаться бездарным, его осознания и преодоления Херст и стал тем, кем является сегодня – одним из самых влиятельных деятелей contemporary art.

Впрочем, живописью он все-таки занимается – пишет картины с однотипными цветными кругами, создает вертящиеся круги, на которые выливается краска, и рисует полотна в стиле Фрэнсиса Бэкона, одного из художников, которым всегда восхищался. Собственно, как не раз признавался сам Дэмиен, его животные в формальдегиде – это своего рода живопись в бэконовском стиле, только явленная в трехмерном измерении.

Правда, в творчестве Херста чувствуются отголоски не только Бэкона, но, например, родоначальника минимализма Дональда Джадда и всей богатой европейской традиции vanitas. Этот жанр, достигший, как известно, расцвета в эпоху барокко с его пышной эстетикой, Херст стерилизовал и минимализировал в джаддовском стиле.

От этого смерть, которая как бы отрицается (животные помещаются в формальдегид именно для того, чтобы сохраняться вечно), выглядит в херстовских инсталляциях намного более жестокой, холодной и неотвратимой, чем у художников Ренессанса. Так со спокойствием профессионального садиста нам предлагают всмотреться в глаза самому большому человеческому страху – страху смерти. И смотреть на тигровую акулу Херста в самой известной его работе «Физическая невозможность смерти в сознании живущего» (1991) без внутреннего содрогания действительно невозможно.

Однако Херст всегда подчеркивает, что к его творчеству надо относиться иронично (а разве можно иначе в нашу постмодернистскую эпоху?), и его акула – отнюдь не мрачный взгляд на мир, а источник энергии для зрителя, символ праздника жизни. Тема смерти действительно помогла Херсту неплохо устроиться в жизни, стать одним из самых дорогих  художников и преодолеть страх, который мучает многих его коллег, независимо от того, талантливы они или бездарны, – страх не продать работу или продешевить. Херст нашел от него универсальное средство: «Просто удваивайте цену, и тогда придут покупатели. Просто нарисуйте еще несколько нулей на ценнике и уходите. Я всегда так и делаю». И в том, что жизнь при таком подходе может стать праздником, нет никаких сомнений. 

Уго Рондионе - Пережить детство
Зигмунд Фрейд убедил нас, что все наши фобии родом из детства. Этот период жизни действительно не самый гармоничный в жизни человека (даже если он и отвечает критериям счастливого). Детство со всеми его противоречиями и амбивалентностью стало темой летне-осеннего парижского биеннале современного искусства – 25 художников превратили Palais de Tokyo в игровую площадку, затащив зрителей в черную дыру их подсознательного столь же ловко, как белый кролик заманил Алису в Страну чудес.

Швейцарец Уго Рондионе, знакомый российской публике по прошлогоднему проекту в «Гараже» – радужной стене на крыше музея, разрисованной по просьбе художника детьми, привез в Париж своих клоунов, много раз выставлявшихся на самых разных музейных площадках. Повторение одного и того же образа – один из любимейших приемов Рондионе, вот и 45 клоунов, очень похожих друг на друга, заполняют все пространство огромного белого зала. Такая настойчивая тавтология производит сильный, почти гипнотический  эффект. Обходить клоунские фигуры, сделанные в человеческий рост, перешагивать через них, нагибаться, чтобы рассмотреть поближе, и бояться их потревожить жутко и завораживающе одновременно. Клоун, конечно, – самый амбивалентный символ детства, он умеет не только развеселить, но и напугать, вселить ужас. Но клоуны Рондионе совсем не страшные, они печальные. Инсталляция с ними носит название «Словарь одиночества». И это действительно про детство и один из самых главных его страхов – остаться одному, потеряться, быть забытым. Фрейд считал, что детский страх одиночества – это страх смерти. И разбросанные по полу грустные клоуны ростом с каждого из нас – словно коллективное захоронение наших детских грез, несбывшихся надеж и страхов. Нам повезло, мы выросли, пережили детство, но, возможно, для этого нам пришлось убить все детское внутри нас.

Такаси Мураками - Веселые страшилки
В созданной самим Мураками хронологической таблице, которая сопровождает его выставки, сообщается, что его первым впечатлением от встречи с искусством был страх – в 9 лет он увидел картину Гойи «Сатурн, пожирающий своих детей» и застыл перед ней в ужасе.  Впрочем, все детство Мураками, родившийся в 1962 -м, сильно боялся, как и тысячи японских  детей и их родителей, переживших в 1945-м первую в истории человечества атомную атаку. В наши дни фобия неожиданно вернулась  – после аварии 2011 года на АЭС «Фукусима-1». И все творчество Мураками и является своего рода психотерапевтическим сеансом по преодолению этих страхов, когда они достаются из глубин подсознания, переживаются и осознаются.

Но главное  – они развенчиваются. Причем приемом из детских сказок и фольклорного творчества. Космический страх там побеждается смехом, сознательной игрой на понижение, карнавализацию, когда нечто страшное описывается фамильярно, мимимишно, без всякого уважения и внутреннего трепета. Собственно, так сделали еще американцы, пославшие на Хиросиму и Нагасаки ядерные бомбы под умилительными кодовыми именами «Малыш» и «Толстяк» (видимо, им тоже было страшно от содеянного). Через мимимишность, мультяшность, несерьезность свой страх проявляет и Мураками. Ядерный взрыв у него – ласковый дождь, разноцветный гриб, разлетающийся во все стороны рожицами-смайликами. Так великий и ужасный страшила превращается в веселого страшилку, которого никто не принимает всерьез и потому не боится. Конечно, это не значит, что опасность пропадает, но, во всяком случае, у зрителей Мураками появляются мужество и силы жить дальше. Даже если Апокалипсис неизбежен.

Марина Абрамович - Путь к полному бесстрашию
На протяжении всей 30-летней художественной карьеры выдающаяся художница-аукционист Марина Абрамович с поразительным мазохистским упорством подвергает себя смертельному риску. Если Фрида Кало сделала свое тело, изувеченное авариями, операциями и выкидышами, источником вдохновения, беспрестанно изображая его на картинах, то у Абрамович тело – расходный материал, с которым в прямом смысле можно делать все что угодно: резать ножом (перфоманс «Ритм 0»), вырезать политические символы («Губы Томаса»), выставлять на всеобщее обозрение («Дом с видом на океан»), лишать воздуха («Смерть себя»), пропускать через него миллион вольт (этот перфоманс запланирован на 2020 год).  Семь лет назад художница публично себя похоронила в спектакле Роберта Уилсона «Жизнь и смерть Марины Абрамович», сыграв саму себя.

Абрамович не скрывает, что во время перфомансов ей страшно. Но она, дочь югославских коммунистов-партизан, никогда не пыталась закончить их раньше срока. Вот и ее первая, получившая мировой резонанс акция – «Ритм 0» в студии Морра в Неаполе в 1974 году – была прекращена только тогда, когда один из зрителей приставил к виску Марины заряженный пистолет. В своей автобиографии «Идти сквозь стены» Абрамович задается вопросом: «Как нам перестать бояться?». Эта тема занимает ее с самого детства, с того момента, когда реакция бабушки на змею в лесу испугала маленькую Марину больше, чем сама змея. Насколько мы сами творцы собственных страхов? И все ее творчество – это путь к бесстрашию. Обретение свободы идет в первую очередь через преодоление физических ограничений тела – через отказ от боли и главного инстинкта всех живых существ – инстинкта самосохранения.

Но страшно на перфомансах Абрамович не только ей самой, но и зрителям – им страшно от осознания соучастия и сопричастности к ее страхам и боли. Все, кто когда-либо принимал участие в ее перфомансах, рассказывают о невероятном энергетическом обмене. Не случайно одна из акций, проведенная в 2016-м в Музее Бенаки в Афинах, так и называлась – As One («Как один»). И этот обмен, совместное переживание страха и постепенное от него избавление  – особо ценный вклад Абрамович не только в современное искусство, но и в наше коллективное бессознательное.

Кэнди Чанг - Не бояться жить до самой смерти
Начатый в 2011 году арт-проект Before I Die («Пока живу я...») за семь лет объездил 75 стран, побывав и в России: сначала в Санкт-Петербурге, а в прошлом году – в Москве, когда в рамках Международной выставки каллиграфии в парке «Сокольники» была установлена грифельная доска, на которой каждый желающий мог от руки написать то, что бы он хотел сделать до своей смерти.

Подобный лист желаний стал для американской художницы Кэнди Чанг личным способом выйти из депрессии после смерти любимого человека, заново обрести утраченный смысл жизни. И когда она вынесла свое горе и надежду на всеобщее обозрение – прибила на стену заброшенного дома в Новом Орлеане черные доски, на которых можно было продолжить фразу Before I die I want to… – оказалось, что очень многие из нас также хотят поделиться с миром самым сокровенным. Сегодня Чанг предлагает сделать свои доски частью дизайна общественного пространства и таким образом помочь нам понять, что же важно в этой жизни, научиться эту жизнь любить и не бояться ее до самой смерти.

Абракадабра для молодых - Страх неприсутствия
60 художников были представлены этим летом на Московской биеннале молодого искусства. Названием смотра стало странное слово «абракадабра», то ли набор букв, то ли заклинание страхов тех, кто только вступает в  contemporary art. Работы было предложено создавать по теме «экономика присутствия» –  важному феномену нашей жизни, когда благодаря гаджетам мы оказываемся в состоянии постоянной вовлеченности. Но обязанность присутствовия неизбежно порождает страх отсутствия – страх выпадения из процесса, несоответствия. Этот страх чувствовался в половине работ биеннале.

Например, в инсталляции «Косплей отдыхающих» Томаса Хамена из Швеции, где ловушками для комаров стали два манекена киборга и вампира, наделенные запахом человека. В этой работе слышится как древний ужас быть съеденным, свойственный всему живому (вампир – один из его символов), так и современный страх оказаться подмененным  роботом-машиной. Страх неприсутствия, утраты привычного места в мире в связи с тотальной роботизацией, потеря идентичности (физиологической, гендерной, социальной) – пожалуй, главные в современном мире, где все структуры и процессы претерпевают радикальное и очень быстрое изменение. Переживание и преодоление этого страха точно станут темой искусства на многие годы вперед.