Наверное, не осталось ни одного престижного фестиваля, где не были бы представлены спектакли тбилисского Театра имени Шота Руставели, которым вот уже более тридцати лет руководит Роберт Стуруа. С творчеством коллектива знакомы зрители Дюссельдорфа, Мехико, Эдинбурга, Рима. Искусством грузинских актеров восхищались зрители Аргентины, Австралии, Польши, Франции, Швейцарии. Многие театралы могут и не знать, где на карте находится Грузия, а вот афиши с названиями на грузинском языке – «Кваркваре», «Кавказский меловой круг», «Ричард III», «Король Лир», «Гамлет», «Макбет» – самые драгоценные в их коллекциях.

Золотая миля

В 1980-х, на первых же гастролях в Англии, спектакль «Ричард III» английские критики сначала пытались уличить в искажении трактовки образа шекспировского персонажа Ричарда, но после просмотра единодушно признали лучшим. А «Гамлет», поставленный на сцене лондонской Riverside Studios в 1992-м, был внесен Международным шекспировским обществом в число 10 лучших мировых интерпретаций этой пьесы за 50 лет. Он открыл миру целое созвездие актерских имен. Например, Рамаза Чхиквадзе. С этим артистом Стуруа сделал два своих самых блистательных спектакля – «Ричард III» (1979) и «Кавказский меловой круг» (1975), принесших ему мировую известность.

Вне Грузии Стуруа осуществил около 30 постановок пьес Шекспира, Софокла, Мольера, Брехта, Чехова, Островского и других драматургов-классиков. Открыл или вернул мировому театру Гоцци, Кальдерона, Табукашвили, Робакидзе, Гогебашвили, Бугадзе. Ставил и продолжает ставить спектакли в оперных театрах – «Музыку для живых» своего друга и соавтора Гии Канчели, «Огненного ангела» Сергея Прокофьева, «Отелло» Верди и «Кармен» Бизе. «Видения Иоанна Грозного» Сергея Слонимского сегодня идут в Самаре, а «Евгений Онегин» Петра Чайковского – в Болонье.

Роберт Стуруа – мэтр, мастер и почетный гость. Награды и титулы могли бы занять не одну страницу в журнале. В чем же секрет столь масштабной популярности этого скромного и даже застенчивого в жизни человека? Прежде всего в самобытном режиссерском почерке, который он совершенствует с каждой новой работой. Этот почерк прост и виртуозен одновременно. Его ясность и глубокий смысл всегда облачены в яркую парадоксальную форму, а актерская игра доминирует над другими выразительными средствами. Он черпает творчество в национальном колорите. Но, пожалуй, главный секрет Стуруа состоит в том, что он никогда не останавливается. А его золотая миля маячит, как путеводная звезда, где-то впереди.

Волшебный ключ

Пост режиссера в Грузинском академическом театре имени Шота Руставели Роберт Стуруа занял в 1979-м, а уже через год стал там художественным руководителем. К этому времени он уже был сложившимся мастером со своим видением, стилем и методом: громко заявил о себе в искрометном «Сейлемском процессе» Артура Миллера; безупречное владение театральной формой продемонстрировал в постановке «Мачехи Саманишвили» Давида Клдиашвили; а увлеченность игровой стихией проявил в «Хануме» Авксентия Цагарели, веселом представлении, в котором реалистические персонажи существовали по правилам условной игры. И наконец, отметился как автор нашумевшего спектакля «Кваркваре», куда была вставлена сцена из брехтовской пьесы «Карьера Артуро Уи».

Так в творчестве Стуруа начался брехтовский период – время тотального моделирования картины человеческого мира. Раскованный, импульсивный стиль грузинской актерской школы гармонично соединился с интеллектуальным, жестким методом Бертольда Брехта. «Театр отчуждения» – главный секрет немецкого реформатора сцены – Стуруа открыл с помощью своего ключа и самобытной театральной игры.

Но во всем этом были и русские корни. Педагогом Стуруа в Тбилисском театральном институте стал Михаил Туманишвили, ученик великого Георгия Товстоногова – наверное, самого авторитетного педагога в те времена и самого верного последователя Станиславского. И хотя эстетика русского психологического театра несколько далека от грузинской театральной эстетики, принципы режиссерского анализа и работы с актером по системе Станиславского для Стуруа незыблемы.

Круг успеха

Зритель в его спектаклях, сам не замечая как, превращается из наблюдателя в свидетеля, а к концу спектакля – в судью. Не сатира, а ирония, не вопрос, а намек, не вызов, а предупреждение. Так родился, пожалуй, самый известный его брехтовский опус – «Кавказский меловой круг».

Спектакль-легенда живет уже тридцать лет и не только не потерял своей актуальности, но и приобрел новое, резкое звучание. В старой восточной притче о том, как кровная и приемная матери делят ребенка, вытягивая его за руки из очерченного мелом круга, все проблемы актуальны. Рисунок спектакля – карикатурный, условно-гротесковый – объединяет в себе все времена.

Эта очень человечная постановка, отсылающая нас к итальянской комедии дель арте. Образ-маска, наметившийся еще в ранних версиях «Кавказского мелового круга», стал естественным элементом новой театральной реальности, способной трансформироваться и с легкостью вмещать в себя любое содержание. Исключительное чутье и эстетический вкус позволили режиссеру легко смешать гротеск с психологической драмой, клоунаду с трагедией, мелодраму с фарсом. Это изысканное театральное блюдо и сегодня восхищает гурманов.

Слава королей

Постепенно Стуруа проложил свою собственную дорогу и к Шекспиру. Английский драматург сыграл в его жизни особую роль: иногда кажется, будто некоторые пьесы написаны специально для грузинского режиссера.

А спектакли по ним настолько неоднозначно толкуют классические образы, настолько многогранны и психологичны, что сразу и не скажешь – обвиняет или оправдывает Стуруа тиранов, злодеев, убийц. Однако точно он им гарантирует одно: шанс прожить на сцене страстную, мятущуюся жизнь.

Своего блистательного «Ричарда III» Стуруа поставил в том же 1979-м, только вступив на пост худрука театра, с великим Рамазом Чхиквадзе в главной роли. Этот актер всецело причастен к мировой славе шекспировских постановок Стуруа. Так же как его верные соавторы – композитор Гия Канчели и художник Георгий Алекси-Месхишвили. Сегодня к корифеям грузинской сцены добавились актеры молодого поколения – Заза Папуашвили, Нино Касрадзе, Леван Берикашвили.

И «Ричард III», и «Макбет», и «Гамлет», и «Король Лир» – словно один грандиозный провидческий спектакль, предупреждающий нас о том, как игра ума может привести к чудовищному заблуждению. И везде у Стуруа беспечная выдумка и карнавальная бесшабашность сменяются предчувствием зловещего финала, катастрофы, которая, как черная дыра, увлекает за собой живое и мертвое, возвышенное и низменное. В этих спектаклях проявилась склонность Стуруа к философской режиссуре, в которой карнавальное восприятие мира обязательно несет в себе ощущение трагического финала.

Где-то на середине пути

Сегодня в свой «бедный», эпический театр он то и дело впускает высокий дух романтической лирики. Философское осмысление судьбы совершает с помощью уроков веры. Так, в «Евангелии от Якоба», поставленном по букварю Якоба Гогебашвили, создателя современной грузинской азбуки, и язык, и театральная выразительность раскладываются на самые простые составные части, из которых на глазах зрителя постепенно слагаются все более сложные комбинации.

Мир Стуруа стал философским, романтичным, лиричным, мягким. Он смог прорасти в брехтовском «Добром человеке из Сычуани». В эмоциональной и нервной постановке «Что ж с того, что мокрая сирень», которая до сих пор пользуется невероятной популярностью среди тбилисской молодежи. Но все-таки лучшие работы Стуруа всегда остро социальны и в чем-то даже опасны. Таков контекст его философского видения мира: это было у Брехта и Шекспира в конце ХХ века, так продолжается и сегодня с современными грузинскими авторами и классиками. Пример того – нашумевший спектакль «Солдат, любовь, охранник и президент» по пьесе Лаши Бугадзе, которого четыре года назад из-за политических неурядиц не пустили на московский Чеховский фестиваль.

Почти все, что ставится на грузинской сцене – будь то «Сладковато-печальный запах ванили» или «Невзгоды Дариспана», – пронизано горькими думами о будущем нации и страны, везде отчетливо звучит гражданская позиция. Вот, казалось бы, пьеса всего лишь рассказывает о междоусобицах мелкопоместных дворян XIX века. Но Стуруа перенес ее в наше время и недвусмысленно снабдил горькой иронией и мрачными предчувствиями о бессмысленных поисках самоидентификации народов. Кстати, главные роли в обоих спектаклях – «печального незнакомца» и Дариспана – играет молодой Заза Папуашвили, звезда современной грузинской сцены и один из главных протагонистов Роберта Стуруа.

Шекспир над Москвой

Когда в Москву в 1980-х он привез «Кавказский меловой круг» – в искушенном столичном мегаполисе случился театральный бум: зрители сидели в проходах, вываливались на сцену, висели как-то гроздьями на люстрах. Публика была совершенно потрясена абсолютно незнакомой поразительной культурой игры, которую демонстрировали тбилисские актеры.

С тех пор в столице Стуруа – и желанный гость, и любимый автор. В 1988-м он поставил «Брестский мир» Михаила Шатрова в Театре имени Евг. Вахтангова. Через десять лет в «Сатириконе» явил на свет шекспировского «Гамлета» с Константином Райкиным в главной роли. Спектакль был отмечен премией «Чайка» за самую оригинальную режиссерскую интерпретацию. В 2002-м там же и впервые на российской сцене сделал «Синьора Тодеро хозяина» по пьесе Карло Гольдони. В 2004-м в репертуаре Театра им. Пушкина появился его «Ромео и Джульетта».

А в последние годы самым успешным стало сотрудничество Стуруа с театром Александра Калягина Et Cetera. В 2000-м он поставил там «Шейлока» («Венецианского купца»), позже – «Последнюю запись Крэппа» Самюэля Беккета. И вот, наконец, «Бурю» Шекспира – знаменитое завещание великого драматурга.

Зеркало мира театра Et Cetera

Спектакли, поставленные грузинским режиссером в театре Et Cetera, – всегда праздник, веселое карнавальное действо. Сценография, музыка, костюмы – все завораживает зрителя. Актеры театра Стуруа сегодня – это отчасти и актеры театра Калягина. Поработав с ним, они открыли в себе новые возможности, обогатили свой опыт новыми красками и полутонами. Теперь они умеют легко играть злодеев и праведников, готовы солировать на сцене, владеют клоунадой, эксцентрикой и чем-то напоминают «ревущих сердцем» актеров грузинской школы. Благодаря Стуруа с них вмиг слетел психологический флер и они стали мощнее и грандиознее. Потому что в его спектаклях каждый раз нужно демонстрировать скоморошье мастерство и детскую непосредственность, сочетая при этом природную стихию с выразительным рисунком и удивительно тонким пониманием роли.

Своим «Венецианским купцом» Стуруа, безусловно, бросал вызов загипнотизированному идеями политкорректности обществу, а потому на роль еврея Шейлока ему требовался актер, который говорил бы об этой проблеме мужественно и проникновенно. В этом спектакле особенно проявляется яркая актерская индивидуальность Александра Калягина. Он, как никто другой, способен одухотворить прозаичную природу человека и сделать ее близкой и понятной. Этот актер удивительно музыкальный, со своей мягкой, изящной интонацией игры. В любом выходе на сцену он приковывает публику одним только тембром голоса – его взгляды и жесты раскрепощают и поэтизируют реальность.

Но настоящая вершина поисков Стуруа в Et Cetera – спектакль «Буря», который сегодня возродил в Москве интерес не только к Шекспиру, но и к настоящему эпическому взгляду на события. Его стиль – философский карнавал, тяготеющий к грустной клоунаде. Неслучайно Ариэль – почти клоун, а Калибан – сказочный уродец. Действие пьесы, сильно сокращенной, но не потерявшей трагической силы, происходит как в сюрреалистическом сне, в наваждении. Понятия смещены, обыденная логика нарушена, и ни о чем нельзя судить с полной уверенностью. Эта постановка исполнена волшебства, иронии и произвола формы.

У Шекспира мудрец Просперо – всемогущий волшебник, познавший тайны природы и научившийся повелевать стихиями. Герой Калягина отнюдь не кажется всемогущим магом. Он  другой: усталый, разочарованный в жизни человек. И даже жажда отомстить брату за свое падение уходит на второй план и не удовлетворяет его желаний. Мудрый Роберт Стуруа и проникновенный Александр Калягин считают месть бессмыслицей. Просперо отказывается от радости кровавого реванша. Грохочет гром, он падает на землю – и тут же внезапно прозревает и отказывается от мести. Звучат финальные аккорды, Ариэль парит над зрительным залом, призывая всех покаяться. А зритель уходит с надеждой, что ему удастся, наконец, справиться со всеми печалями, а если нет – он придет на этот спектакль еще раз и вновь переживет счастливые часы единения с волшебным миром Роберта Стуруа.