Первое впечатление от ваших работ: перед нами некая версия манги. Мы ошиб­лись или это действительно так?

Считается, что первой японской мангой являются картины-свитки эмакимоно «Чедзюгига: Веселые картинки из жизни птиц и зверей», написанные в конце эпохи Хэйан, во второй половине XI – начале XII столетий. Затем данную изобразительную технику унаследовал жанр укие-э, относящийся к эпохе Эдо (XVII–XIX века). А современная манга переняла художественные традиции обоих исторических периодов. В своих работах я продолжаю и развиваю японское изобразительное искусство прошлого, в результате чего, видимо, и возникает такое впечатление.

Я разделяю японскую мангу на гэкигу, которую отличает ярко выраженный упор на реалистичность, а также традиционную и современную мангу. Думаю, моя техника рисования близка к первому типу. В традиционном же варианте большое значение придается комическому подтексту, присущему этому жанру с самого зарождения. Он часто противопоставляется гэкиге, появившейся немного позже. Соответственно, под современной мангой подразумевается стиль, впитавший и объединивший все лучшее, что имелось у традиционной и у гэкиги. А последняя стала своего рода ответом тех художников, которым не нравилась изначально детская ориентация традиционной манги. Они не хотели, чтобы их рисунки называли «веселыми картинками» (именно так дословно переводится «манга» с японского), так как создавали их не для детей, а для молодых людей, относящихся к классу «голубых воротничков». Даже свою аудиторию традиционная детская манга и гэкига находили по-разному: первая печаталась в журналах, а вторая распространялась в виде книг с очень маленьким тиражом, которые выставлялись в специальных магазинах, выдававших их напрокат.

Реалистичность гэкиги проявляется прежде всего в выборе сюжета и создании изображений. По сравнению с мангой в стиле господина Тэдзуки, где основу составляют округлые, простые и единообразные линии, в гэкиге требуется их прорисовка, более тщательная и под более острыми углами. Эту прорисовку, полную ощущения активного действия и не скатывающуюся к шаблонам маньеризма, я противопоставляю символизму манги. Такие линии можно найти в «Хокусай Манге» – произведениях художника Хокусая, где он воспроизводит вселенную, стараясь охватить ее с помощью линий. Конечно, нельзя говорить о том, что в гэкиге совершенно не используются символы, характерные для манги. Кроме того, существует и проблема в определении уровней: что считать прорисовкой линий, а что – символами. Тем не менее с позиции стремления к реализму преодоление символичного изображения в гэкиге необходимо.

Что касается действующих лиц, то идеальным всегда считалось изображение не шаблонного героя, а индивидуальности со своим внутренним миром и развитием характера. Английский писатель Эдвард Mорган Фостер как-то поделил персонажей романов Диккенса на «плоских» и «объемных» – последние как раз и есть те, кто развивается по ходу повествования. В этой связи действующих лиц традиционной манги можно отнести к первому типу, а героев гэкиги – ко второму. Рождаясь с помощью простых линий, «плоские» носят символический, шаблонный характер, в то время как «объемные» изображаются с помощью прорисовки линий, которые и призваны показать их характер, психологию.

Оба типа героев принадлежат к сферам, отличающимся друг от друга коренным образом. Персонаж манги, даже будучи подвергнутым определенным изменениям и встряскам, в конечном итоге возвращается к шаблонному символу, фактически ведя метасуществование в сфере, абстрагированной от индивидуального контекста произведения. В то же время «объемные герои» накапливают разнообразный опыт и, изменяясь под воздействием внешней ситуации, проходят путь развития, который невозможно повернуть вспять. Тем самым они фактически существуют, будучи включенными в вышеупомянутый индивидуальный контекст.

На неглубокий европейский взгляд, все герои ваших картин – самураи. А вы сами чувствуете себя самураем? Насколько им является каждый современный японец?

Пожалуй, причина того, что все изображенные мной персонажи похожи на самураев, кроется в теории Басара, на которую я опираюсь. Само это слово появилось в XIV веке, в эпоху смуты, в годы войны Южной и Северной династий, и применялось по отношению к людям, ломавшим устоявшиеся порядки и традиции, высмеивавшим власть аристократов и императора. Будучи бунтарями, такие люди в то же время обладали обостренным чувством прекрасного, находились в авангарде тогдашнего культурного истеблишмента. При этом эстетика Басара берет свое начало у самураев, следовавших принципу гэкокудзе: «низшие одолевают высших».

Мои предки относятся к самурайским родам. В этом смысле можно утверждать, что я унаследовал дух самураев. А это очень специфическое отношение к миру. Его хорошо демонстрирует аналогия с цветком: европейцы поклоняются розе – она не опадает, а высыхает прямо на стебле, в то время как японцы любят сакуру, символ чистоты и красоты, которая полностью расцветает и безжизненно опадает. Неслучайно мы говорим: «Под деревом сакуры погребены мертвые тела», и это напрямую отражает эстетику «смерти и украшения», согласно которой японские символы красоты – это еще и знаки смерти. Кроме того, на символику сакуры здесь накладывается кодекс Бусидо («Меж цветов красуется сакура, меж людей – самураи»), а также отношение к жизни и смерти, считающееся классическим примером духа Ямато. «Смерть и украшение» – этому принципу следую и я в своем творчестве, и это сугубо японская эстетика, объединяющая красоту и исчезновение. Безусловно, это самурайское восприятие прекрасного, условием чистоты которого оказывается умирание лепестков сакуры.

И следуя в своем творчестве самурайской эстетике, какой образ жизни вы ведете? Насколько творчество управляет вашим повседневным распорядком дня?

Практически весь день уходит на создание произведения. Тем не менее я часто читаю книги и смотрю кино. В год я просматриваю 100 фильмов. Искусство для меня является «сердцевиной», источником активности в жизни.

Когда вы решили, что станете художником?

С детства питал любовь к художникам, их творчеству. Думаю, осознание себя как художника пришло ко мне, когда впервые удалось продать свою работу.

Что вам нравится больше: продумывать сюжет, воплощать его или наслаждаться результатом? Всегда ли задуманное совпадает с тем, что в итоге получается?

Мне больше всего нравится этап разработки плана произведения и создания базовых эскизов. При прорисовке основных изображений я работаю по 10 часов в день, уставившись на рисунок, что очень напоминает отработку самураем техники владения мечом, поэтому удовольствия особо не получаю. Это похоже на мучительную боль. Тем не менее по завершении чувствуешь огромное облегчение. Я счастлив и тогда, когда на персональной выставке люди впервые знакомятся с моими картинами. Это напоминает удовольствие, которое получают самураи от схватки в реальном бою. Произведения всегда создаются по плану, однако если оценивать их по десятибалльной шкале, где 10 – лучший показатель, то они постоянно получают оценку 8.

Где можно чаще увидеть ваши работы – на экспозициях или в журналах? Судя по всему, в основном вы выставляетесь в Японии и Америке?

К настоящему моменту я создал 210 произведений, 160 из которых входят в мой сборник «Тэммей Хисаси». Тем не менее я рекомендую смотреть их оригиналы на выставках – только так можно ощутить тонкую работу кистью, которая посредством штриховки охватывает даже мелкие детали оттенков, а также блеск сусального золота и силу больших размеров. Мои работы не хранятся в японских музеях изобразительных искусств. Но их можно найти в аналогичных американских. Думаю, из этого можно сделать вывод, что некоторые мои поклонники живут и в Америке.

www3.ocn.ne.jp/~tenmyoya/