11-летнюю Сильви Гиллем мама готовила в олимпийскую сборную Франции по спортивной гимнастике, но тогдашнему руководителю Парижской оперы Клоду Бесси удалось ее переубедить. Девочка, обладающая запредельными природными данными, начала заниматься балетом и участвовать в спектаклях труппы. Знаменитая французская школа, известная своим педантизмом, точностью, аккуратностью, кристальной чистотой танца, отшлифовала этот редкий алмаз.

Парижская опера – мощный бюрократический институт с 400-летней историей, сложной иерархией и целым сводом незыблемых правил. Нарушить их удалось, пожалуй, только Сильви, да еще одному бунтарю – Рудольфу Нурееву, «танцующему директору» труппы, на долгие годы ставшему ее учителем и тренером. Именно Нуреев после утреннего «Лебединого озера», в котором 19-летняя Сильви, буквально пару дней назад получившая статус первой солистки, станцевала Одетту-Одиллию, взял ее за руку, вывел из-за кулис и официально объявил, что возводит ее в ранг этуали – такого в Опере еще не было! Другие балерины ждали этого события годами (и часто уходили на пенсию, так и не дождавшись), а для Сильви оно стало самым началом карьеры, мощным стартом, вызвавшим изумление публики и зависть коллег. Такова уж была ее судьба – поражать воображение, перескакивать через ступеньки, устанавливать новые стандарты.

Gloria mundi 

Сильви Гиллем очень известна и в то же время для многих остается загадкой. Как ей вообще удалось достичь такой славы? Она не принимает участия в телевизионных шоу, не красуется на обложках глянцевых журналов, очень редко дает интервью (журналисты даже прозвали ее Мадемуазель Нет), избирательна в плане новых ролей и партнеров и постоянно отказывается от предложений, которые считает неинтересными (сравните это с ситуацией в Большом театре, когда наши народные и заслуженные стоят в очереди у кабинета худрука, чтобы выпросить себе хоть какую-то партию).

Сильви Гиллем вообще никак себя не пиарит, а ее график расписан на три года вперед, и до сегодняшнего момента она была самым востребованным в мире балета фрилансером! В свои 50 лет (для балетных, официально выходящих на пенсию в 36, это глубокая старость) она по-прежнему в отличной форме и могла бы при желании танцевать даже виртуозную, выматывающую классику (по этому поводу многие ее поклонники заламывают руки).

Сама Гиллем, однако, считает, что уходить надо вовремя, пока «еще можешь делать то, что делаешь, с гордостью и страстью», и совершенно не представляет, чем будет заниматься в новой жизни. Точно не преподаванием и не балетмейстерской деятельностью. Она делит квартиру в Лондоне и домик в Провансе с модным фотографом Жилем Тапи (собственно, только ему она и разрешает себя снимать), с которым так и не расписалась официально за 17 лет совместной жизни, и смотрит в будущее с любопытством.

Белая ворона и императрица-анархистка

Рудольф Нуреев, известный своими скандальными выходками, неуживчивый и бескомпромиссный, к Сильви всегда относился с нежностью, обожал за талант и говорил, что она – «единственная женщина, на которой он мог бы жениться». Он научил Гиллем всему, что знал сам, и за время его «правления» в труппе она станцевала все ведущие партии мирового классического репертуара – Жизель, Манон, Китри, Аврору, Джульетту. Нуреев поставил на Гиллем свою «Золушку», действие которой происходит в Голливуде, и выбрал в качестве партнерши, когда отмечал 50-летний юбилей.

Ее приглашали во все театры мира, но Парижская опера не спешила выдавать разрешение на личные гастроли – Сильви приходилось согласовывать все свои действия с дирекцией, отменять поездки, подолгу ожидать решений. С этим она мириться не могла и в какой-то момент просто сбежала в Англию с формулировкой «слишком мало свободы». Нуреев был раздавлен ее уходом. Газета Le Monde назвала это «национальной катастрофой». Безутешные парижане требовали объяснений – и вопрос об уходе Гиллем из Парижской оперы поднимался даже на Национальной ассамблее, где министру культуры Жаку Лангу пришлось отбиваться от депутатов.

Между тем Сильви вошла в состав труппы английского Королевского балета и начала танцевать в лирических постановках Аштона и Макмиллана. 1990-е годы стали сложным временем для английского балета, а Парижская опера всегда считалась самой престижной труппой мира, но Сильви не побоялась рискнуть – вопросы творчества, новые проекты, эксперименты для нее всегда были важнее стабильности. Английским балетом тогда руководил сэр Энтони Дауэлл, партнер Марго Фонтейн и Натальи Макаровой, интеллигентный, застенчивый – полная противоположность шумному, капризному, авторитарному Нурееву. На репетициях Сильви запросто могла сказать ему: «Публика ходит на меня, а не на ваши балеты», и задать оркестру удобный ей темп, а в класс приходила к 12:00 – невиданный для балетных «жаворонков» разврат.

В коллектив лондонской труппы Гиллем не слишком-то вписалась – с ее нежеланием любезничать и обедать в общей столовой, медитативной сосредоточенностью на работе и неумением вести непринужденный small talk. В отличие от местной любимицы публики, очаровательной Дарси Бассел, она даже отказалась предоставить свои пуанты на благотворительный аукцион, «чтобы не поощрять фетишистов». После чего активисты труппы отстали от нее надолго.

Зато Гиллем установила в балете новые технические стандарты. Благодаря ей в моду вошли вертикальные шпагаты, арабески стали выше и продолжительнее, а прыжки и пируэты сложнее, точнее и изощреннее. Она будто перетряхнула всю классическую балетную лексику и предложила ослепительный апгрейд. Нынешних балерин уже не сравнивают с Марго Фонтейн и Алисией Марковой – техника ушла далеко вперед. И Гиллем была первопроходцем. Впрочем, любим мы ее не только за это.

Сильви – это и театральный, артистический феномен. Сложно представить себе танцовщицу, обладающую большей харизмой и способностью максимально естественно проживать на сцене любой момент. Она никогда не «суетится лицом» и не изображает эмоции, а как будто проживает их каждой клеточкой тела. Мы смотрим на ее танец, как на огонь или воду или как на движения грациозного хищника. Та же плавность, текучесть, подчинение природным ритмам. Пресса часто называет ее «животным» – и это комплимент, означающий вот эту редкую органику, идеальную включенность всего организма, реагирующего на тончайшие стимулы. Она и сама учится у природы: в биографическом документальном фильме «На краю» режиссера Франсуаз Ха Ван Керн балерина бродит по океанскому побережью, улыбается солнцу, любуется водопадами.

Гиллем превратила свое тело в драгоценный, не поддающийся общим законам старения и распада инструмент. О работе с ней мечтали все самые знаменитые современные хореографы. Морис Бежар разрешил ей станцевать «Болеро» Равеля, поставленное им для великого Хорхе Донна. И Гиллем, раскачиваясь, медленно нагнетая напряжение, вводила публику в транс, а потом взрывалась на сцене сгустком энергии и обессиленно падала, накрытая десятками разгоряченных мужских тел. Еще Бежар поставил на нее балет «Сисси, императрица-анархистка» об эксцентричной Елизавете Баварской, культовом персонаже австрийской истории, – и метко охарактеризовал в названии саму Гиллем.

Математический гений Уильяма Форсайта создал для балерины, не знающей технических преград, изощренный, головоломно сложный балет In the Middle – лучший во всем его послужном списке, а шведский гуру Матс Эк сделал с ней «Дым» и «Мокрую женщину», где буквально вывернул всю ее наизнанку.

В какой-то момент Гиллем бесповоротно порвала с классикой. Обычно так делают классические танцовщики, в силу возраста уже не способные легко прыгать и бешено вертеться, не выдерживая сверхнагрузки «Лебединого озера», «Дон Кихота» или «Жизели». Но Сильви еще могла! Без ограничений и купюр. Как, наверняка, может и сейчас. Просто ей надоело танцевать одно и то же – так, бывает, теряешь интерес к некогда любимому человеку. Сильви хотелось поучаствовать в радикальных постановках современных авторов, а они готовы были сочинять балеты именно для нее.

Гиллем: перезагрузка

Последние несколько лет балерина сама заказывает себе спектакли и колесит по миру с эксклюзивными программами. Она сотрудничает с Робером Лепажем и Расселом Малифантом, увидевшими в ней шевалье де Еона, знаменитого шпиона-трансвестита XVIII века («Еоннагата»); индусским магом Акрамом Ханом и европейскими гуру танца – Килианом, Форсайтом, Эком. Катхак, айкидо, капоэйра – Гиллем при желании может освоить что угодно, любой танцевальный стиль – она абсолютно всеядна и бесстрашна. И даже свою последнюю программу, с которой предполагает прощаться с балетным миром, составила из четырех опусов современных хореографов, что отнюдь не гарантирует безоговорочного успеха.

Гиллем до сих пор боится сцены и волнуется перед каждым выходом: «Мне нужно сомневаться, чтобы чувствовать себя живой». Она и партнеров заставляет нервничать – во время спектакля может совершенно неожиданно начать делать движения в обратную сторону, просто чтобы они не расслаблялись и учились быть чуткими и внимательными. Неудивительно, что постоянных партнеров у нее не много!

«Со стороны может казаться, что то, что я делаю, не так уж и сложно. На самом деле это очень сложно», – говорила Гиллем в одном из интервью. И это действительно так. Зрители не ощущают, какого контроля над собственным телом нужно добиться, чтобы, подобно ручейку, стекать по телу партнера, расставлять музыкальные акценты ключицей или лопаткой, двигаться с такой скоростью и бесшумностью, что, кажется, будто в воздухе остаются отпечатки кистей или стоп, выворачивать конечности под немыслимыми углами. И все же, выступая на Чеховском фестивале в Москве, в прощальной миниатюре Buy Матса Эка всемогущая Гиллем в смешной желтой юбочке и нелепой кофте выглядит беззащитной, неприкаянной и оставшейся один на один с неведомым миром – метафора перехода, того странного момента, когда прошлое уже умерло, а будущее еще не началось. Гиллем лишает нас своего божественного дара. Таких, как она, у нас пока больше нет. И это бесконечно печально.