За день до открытия фестиваля «Усадьба Jazz» в Москве случился ураган. Признайтесь честно, волновались, что погода отпугнет зрителей, в Архангельское никто не приедет и фестиваль окажется убыточным? Насколько погода вообще способна повлиять на ход и успешность опен-эйра?
Фестиваль – дело рискованное, но даже не хочу об этом говорить. Я много езжу по миру, бываю на большом количестве фестивалей, и не всегда там хорошая погода. Однажды в Новом Орлеане я стала свидетельницей тропического ливня. Дождь лил стеной, а там были тысячи людей, и грязь такая, что по сравнению с ней то, что творилось в июле на «Нашествии», – это цветочки. У фестивалей с плохой погодой свое настроение. Когда огромная толпа стоит под дождем, слушая любимого исполнителя, создается ощущение, что происходит нечто особенное. Это объединяет, заставляет почувствовать ценность момента. Хотя, конечно, в такую погоду не полежишь на лужайке и не устроишь пикник. Но никогда ни на одном из фестивалей, где я была, не отменяли выступления из-за плохой погоды, артисты работали в любых условиях. В этом году у нас в Архангельском тоже прошел десятиминутный ливень. А за день до этого с поля откачивали воду, и мне казалось, что это никогда не закончится. Конечно, были опасения, что люди испугаются, откажутся от поездки за город. Но в итоге нам с погодой повезло. Иногда думаю – мы вообще какие-то шаманы, умеем тучи разводить руками. Наверное, у людей, которые у нас собираются, положительная энергетика.

В одном из интервью вы говорили, что 15 лет назад понятия не имели, как проводить фестивали, да и в джазе особо не разбирались, а теперь вы – эксперт, ведете передачи на радио. «Усадьба Jazz» – один из немногих фестивальных проектов, о которых знают в мире, многие музыканты мечтают здесь выступить. Как произошел такой квантовый скачок? Как фестиваль развивался и менялся со временем?
У меня всегда был достаточно хороший вкус в плане музыки, я представляла себе ее историю, направления, вела собственную программу на радио, ходила на концерты, дружила с музыкантами. Что касается организации фестиваля, мы стали первыми, и поэтому оказалось трудно. Договаривались с посольствами, чтобы пригласить зарубежных исполнителей, искали инвесторов. Но уже на третий фестиваль, в 2006 году, нам удалось привезти в Россию Маркуса Миллера, Авишаи Коэна, Стива Райли, Элвина Аткинсона. Искали все самое яркое, интересное. Вытаскивали на большую сцену музыкантов, известных только в узких кругах. Сначала на «Усадьбе» было больше сложной музыки, даже авангарда, потом программа расширялась, стали приглашать бигбенды, знаковых музыкантов. Мы стремились образовывать публику, показывать ей новые имена, быть немножечко выше, задавать некую планку. И я очень горжусь этой просветительской миссией. Постепенно формировались вкусы публики, у нас появился свой зритель, который приходит на «Усадьбу» много лет подряд. Сейчас к нам прислушиваются, мы заняли свою музыкальную нишу, стали авторитетными, о нас знают на Западе. Когда впоследствии я стала ездить на международные фестивали, то поняла, что в самом начале мы интуитивно все делали правильно. Как эволюционировала «Усадьба»? Мы взрослеем и уже не готовы кидаться в рискованные авантюры с головой. Появилась какая-то зрелость, мудрость, понимание процессов, более осознанное отношение ко всему. И публика взрослеет вместе с нами. Сейчас уже многие приходят на «Усадьбу Jazz» с детьми. Мы воспитали целое поколение. Моей дочери 15 лет, она ровесница фестиваля.

Сколько в России проводится джазовых фестивалей? У вас есть конкуренты?
Нет у нас никаких конкурентов. Нас нельзя ни с кем сравнивать. Идея проводить фестиваль в обстановке старинных русских усадеб, «дворянских гнезд», принадлежит нам, и мы на том стоим. Это придает всему мероприятию особое настроение, шарм и неразрывно связывает нас с русской культурой. В Архангельском действительно потряса­ющая обстановка. Я когда-то изучала историю этой усадьбы. В XIX веке она принадлежала князю Юсупову, большому любителю искусств. Здесь все как будто специально создано для проведения мероприятий: огромный луг со спуском к реке, аллеи, дворец с красивейшей лестницей – лучшей декорации не найти. И еще мы стали первыми, кто организовал вокруг фестиваля целое пространство – с хорошей едой, дизайн-маркетами, книжной ярмаркой, уютными зонами отдыха, мастер-классами, лекциями, детским клубом JazzKids. И мне радостно, что эту идею подхватили и стали развивать другие фестивали, такие как Park Live, появились какие-то активности в парках. Мне бы хотелось, чтобы как можно больше людей были в это вовлечены.

Как происходит набор участников? Где вы ищете исполнителей? Как много музыки вам приходится слушать? Вы зовете тех, кто нравится лично вам, или придерживаетесь каких-то более объективных критериев?
Мы все время находимся в поиске новых имен. Но не могу сказать, что мне «приходится» слушать очень много музыки, потому что это как раз самая приятная часть работы. В промоутерской деятельности есть еще и много рутины, организационных моментов, переговоров. График плотный, все расписано на месяцы вперед. Уже сейчас начинаем готовиться к следующему году. Постепенно процесс разворачивается, набирает обороты. Я понимаю: то, что нравится мне (а у меня вкус достаточно утонченный), просто не будет иметь успеха на фестивале, где соберутся 10 тысяч человек.

Мы придерживаемся того мнения, что музыка должна быть разной. В этом году в Архангельском только на одной сцене «Аристократ» наша программа открылась классическим американским джазом из Нового Орлеана с музыкантами в бабочках, продолжилась фьюжном в исполнении легендарного Алексея Козлова и группы «Арсенал», сменилась отрешенностью, меланхолией, медитацией и погружением в себя от норвежского трубача Нильса-Петтера Мольвера и завершилась радостью, и праздником, и удовольствием от чистой импровизации. Каждый мог выбрать то, что ему ближе. И на других сценах настроение тоже менялось.

«Усадьбу Jazz» часто упрекают в том, что она не такая уж и джазовая. Вы приглаша­ете и поп-звезд, и рокеров, и этноколлективы. Чем это объясняется? Чистый джаз не имеет успеха? Фестивалю обязательно нужна звезда, которую знают все? Кто на этот раз выступает у вас в качестве такой звезды?
Джаз – это сейчас слишком размытое понятие. Что можно считать джазом? Я вот недавно вернулась с North Sea Jazz Festival в Роттердаме. Насколько Jamiroquai, которые там выступали, джаз? Главное – энергия, которую мы создаем. Не музыкальное направление, а состояние души. Гармония, свобода, творчество – многие ходят на «Усадьбу» за этой атмосферой. Что касается звезд, приходится как-то балансировать между просветительской миссией и желанием публики видеть знакомые лица. У Леонида Агутина, кстати, работают прекрасные джазовые музыканты, и то, что он здесь делал, было скорее похоже на латину. А Борис Гребенщиков и «Аквариум» – вообще отдельное явление в нашей музыкальной культуре. Чистый джаз у нас идет на сцене «Аристократ». Но если давать только его, фестиваль никогда не окупится, и народ к нам не придет.

Звезда обязательно нужна, но я даже не могу выделить кого-то одного. С нами уже 11-й раз выступает Нино Катамадзе. Алексей Козлов – живая легенда отечественного джаза, ему 82 года и он до сих пор в прекрасной форме. Среди молодых исполнителей фурор произвела Manizha на сцене «Индикатор», она там собрала невероятную толпу. Гитариста Рауля Мидона тоже все знают, он играл с Бобби Макферрином, Рави Колтрейном, я постоянно слышу его песни по радио. «Усадьба Jazz» – не фестиваль одного хедлайнера, каждый по-своему хорош.

Почему в разных городах программа отличается?
Хочется показать то, что делают местные музыканты, дать им возможность раскрыть свой потенциал. В каждом городе своя атмосфера и свои вкусовые предпочтения. То, что всем нравится в Москве, может быть совершенно неизвестно в регионах. Воронеж – расслабленный, южный, Екатеринбург – суровый, северный, Питер – меланхоличный, интеллектуальный, эстетский; это город, в котором филармония всегда переполнена, где проходит в десятки раз больше интересных культурных событий, чем в Москве. Но в любом городе сохраняется тоненькая прослойка, о которой я сразу могу сказать: «О, это наш человек». Она небольшая, но есть везде.

Многие организаторы фестивалей жалуются, что в последние годы из-за обострения международных отношений и экономического кризиса пригласить хороших артистов стало практически нереально. Так ли это и как вы выходите из ситуации?
Наоборот, мы тут выступаем как миротворцы: знакомим отечественную публику с качественными зарубежными исполнителями, а они, выступив у нас, начинают ощущать, что в России все не так уж страшно, не так, как транслируется в новостях. И посольства идут навстречу. Я езжу по стране, сижу в жюри конкурсов и вижу огромное количество талантливых артистов! И мне бы хотелось показать их на Западе, стать неким связующим звеном, создать «бюро экспорта российских музыкантов». Потому что о них никто не знает – русских имен на западных фестивалях практически нет.

Вы много путешествуете и находитесь в курсе фестивальной культуры в целом. В каком направлении она движется? Чем западные фестивали отличаются от российских?
Летом из-за проведения «Усадьбы» в разных городах я практически все время в России, но роттердамский North Sea Jazz Festival – это святое, специально ничего не планировала на даты его проведения. Там можно почувствовать само би­ение жизни, мощнейшую энергетику, увидеть весь срез современной джазовой музыки, все самое интересное. Еще мне нравятся фестивали с ярко выраженной музыкальной традицией – ежегодно отправляюсь на Visa for Music в Марокко, самый крупный и яркий на моей памяти – New Orlean’s Jazz Festival, конечно, Montreux Jazz Festival, где всегда можно услышать топовых звезд. А фестиваль, который открыл мне самое большое количество музыкантов из Африки и Латинской Америки, – Atlantic Music Expo в Кабо-Верде. Иногда приезжаешь на международный фестиваль и видишь какого-нибудь африканского музыканта-самородка, играющего на коре. Кто бы его когда узнал? Просто на Западе существует огромное количество музыкальных фондов, продвигающих артистов, оказывается господдержка. А у нас это нужно единицам. Я долго осаждала Минкульт, но ничего из этого не вышло. Та музыка, которую мы считаем яркой и интересной, нужна очень малому количеству людей. Хотя ради них мы все и делаем. Государство поддерживает классических музыкантов – Юрия Башмета, Дениса Мацуева, Валерия Гергиева. У чиновников очень консервативные вкусы: на классику они готовы давать деньги, а к новой музыке равнодушны.

Отчаяние не накатывает от отсутствия господдержки?
Иногда охватывает желание все бросить, опустить руки, посвятить время семье, детям. Но останавливает ответственность перед артистами. Я для них своего рода движок – все время подталкиваю к тому, чтобы они что-то делали, к чему-то стремились. Для них выступление на таком фестивале, как «Усадьба Jazz», – высокая планка. Себя я уже давно считаю гражданином мира. Если бы я столько не ездила, не общалась с талантливыми людьми, не заряжалась от них энергией, возможно, давно бы уже впала в отчаяние. Я хорошо осо­знаю важность самого фестиваля. Для популяризации качественной музыки в России мы столько всего сделали, через такое прошли! В плане переговоров я могу дать фору любому политику, любому чиновнику. Я столько своих сил в это вкладываю. В отличие от тех, кто из России все время что-то пытается выкачать или вообще не ассоциирует себя с ней сейчас или в будущем. Мне приятно, когда на «Усадьбу» приезжают организаторы крупнейших европейских фестивалей, у которых есть и гос­поддержка, и гигантские бюджеты, и звезды первой величины, – и отмечают наш высокий уровень. Иногда за границей я случайно сталкиваюсь с артистами, которые когда-то выступали на «Усадьбе», спрашиваю у них, помнят ли, и они всегда отвечают: «А-а-а-а, Россия! Джаз в таком большом красивом парке с дворцом? О да, это было круто!».

Приходится ли вам лично общаться с артистами? Кто произвел на вас самое большое впечатление? Какие отношения связывают вас с Нино Катамадзе?
Практически родственные. Нино нам благодарна, потому что из-за фестиваля ее здесь узнала широкая публика, а мы очень рады тому, что она делится с нами своим невероятным драйвом и энергией. С артистами связано много интересных историй. На этот раз на меня огромное впечатление произвел гитарист Рауль Мидон. Есть такое мнение, что слепые люди более тонкие, чувствительные, восприимчивые. И меня поразило, как он, оказывается, хорошо знает и глубоко чувствует русскую культуру, любит Чехова, Достоевского.

А на фестивале в Марокко я зашла в гримерку к гвинейской легендарной группе Ba Cissoko после выступления. Обычно музыканты очень формально относятся к тем, кто с ними хочет пообщаться, что-то сказать. А тут случилась обратная ситу­ация. Меня окружили, стали улыбаться, смеяться, расспрашивать, а узнав, что я из России, вообще пришли в восторг. Я потом выяснила у лидера их группы Ба, что он из семьи гриотов. Это такие потомственные африканские скоморохи, странству­ющие барды, чьи таланты передавались из поколения в поколение. В Мали, Гвинее, Гамбии гриоты ходили по селениям, играли на коре, развлекали народ песнями. И в этом году я устроила им российское турне.

То же самое с Эстер Радой, которая приехала к нам на фестиваль в Москву. Она после репетиции шла с музыкантами по дорожке в парке, я попалась ей навстречу и поздоровалась. А я же блондинка с ультракороткой стрижкой, что не совсем обычно, в длинном красивом платье, с бусами – и они меня окружили, начали трогать, хвалить, восхищаться – здесь, в России, у многих это может вызвать оторопь и неприятие. А они просто открытые и жизнерадостные. И от этого подзаряжаешься энергией.

Еще одна интересная встреча произошла у меня с Лелло Петраркой – джазовым пианистом, с которым я познакомилась в Неаполе. Я вообще обожаю этот город, особенно старые кварталы наверху, рядом с консерваторией. Многие Неаполь не любят из-за шума и грязи, а для меня он просто яркий, живой, солнечный. Как-то я зашла в одну из неаполитанских базилик (а их там сотни, и все они прекрасны), и там шел джазовый концерт, совершенно потрясающий. После мы разговорились с Лелло, он узнал, чем я занимаюсь, и предложил сделать нечто оригинальное. И организовал квартирник в старинном букинистическом магазине. Джаз звучал среди огромных, от пола до потолка, стеллажей с книгами, и это было незабываемо. А этим летом Лелло Петрарка выступил у нас на «Усадьбе» в Воронеже.