Вы закончили не МГАХ, а хореографическое училище при Академии Нестеровой, негосударственную школу, откуда не так уж часто выходят звезды. Почему? Насколько серьезно и основательно там преподают классический танец?

В Академии Нестеровой мне предсказывали, что я скоро уйду в МГАХ, но ни у меня, ни у мамы такого желания не было. Обычно родители начинают заниматься карьерой своего ребенка, пытаются его продвинуть, но мы особо не задумывались о моем балетном будущем. Про МГАХ ходили слухи, что не все там любимчики, не всем уделяется внимание, у многих сложности с учебой. И мы туда не стремились. Хотя, может, и нужно было. Сейчас хореографическое училище при Академии Нестеровой распалось, но на тот момент там имелись хорошие педагоги из той же МГАХ, дававшие профессиональную школу. В нашей труппе я не единственная выпускница Академии Нестеровой. В ней же училась и Лера Муханова, и Ольга Сизых. Придя в театр, мы отличались от других. Танцевали много современной хореографии, были более раскрепощенными, не зажатыми.

Поэтому вас сразу стали занимать в современных балетах. А вам самой что ближе: классика или модерн?

Мне нравится модерн, для меня он проще и легче, но классика выстраивает тело, требует усилий, и в ней тоже есть приятные моменты из-за того, что ты все время преодолеваешь трудности, учишься.

В одном из интервью вы признавались, что ваша любимая роль в театре – Татьяна в балете Джона Ноймайера. Какая она, ваша Татьяна?

Каждая партия по-своему хороша, и в каждой есть любимые моменты или переживания. Ты все равно как бы пропускаешь образ через себя. Неинтересно просто все технически исполнять. А Татьяна – настолько драматичный, раскрытый и наполненный персонаж, что после спектакля чувствуешь опустошение. Хотя и многое от него получаешь. Не могу сказать, что технически партия сложная, – этим она и приятна. Можно больше внимания уделять самой истории. Татьяна должна быть очень разной в начале и конце. И надо показать это различие. Знаете, иногда бывает, что так сильно переживаешь, а зритель ничего не видит. Важно не уйти в себя на сцене, а сделать так, чтобы зрителю все было понятно. В этом плане Татьяна – даже коварная роль. Я не работала с Ноймайером лично, потому что не выходила в премьерном составе, но в процессе репетиций участвовала и слышала все, что он говорил. Было время впитать и проанализировать. У Ноймайера все очень продуманно, он большое внимание уделяет каждой детали, точно знает, что и в какой момент должно происходить.  

Что доставляет вам больше проблем во время спектакля: тело или душа, технические сложности или необходимость переживать все эти эмоции?

Мне – техника. Правильность исполнения всех классических па. Что-то в школе не доработано, и это иногда создает определенные трудности. Для меня самый сложный спектакль в техническом плане – «Лебединое озеро».

Что для вас самое главное, когда выходите на сцену?

Получить удовольствие. И от сильного эмоционального возбуждения, и от технических трюков. Когда все легко дается, зритель это ощущает, и ты чувствуешь эйфорию, удовлетворение. А бывает, зал реагирует прохладно: заканчивается вариация – и тишина, приходится уходить со сцены под звук собственных шагов. Тогда хочется побыстрее убежать за кулисы, чтобы не создавать неловкой паузы.

Я что-то не припомню, чтобы вы уходили со сцены в тишине, и вас не провожали аплодисментами.

У меня иногда на гастролях так бывает, там не принято хлопать во время спектакля.

Рудольф Нуреев как-то говорил, что даже будучи мировой знаменитостью, он всегда боялся выходить на сцену. А у вас присутствует этот страх?

Волнение присутствует – и это хорошо. Адреналин должен быть. Страх я стараюсь побороть, чтобы выйти уверенной и спокойной и танцевать в удовольствие. Хотя даже когда тебя трясет от страха, выходя на сцену, обо всем забываешь.

В конце прошлого сезона из театра уволились 17 солистов, случился такой массовый исход. Ваша коллега Анна Оль обрела новый дом в Национальном балете Нидерландов, а Сергей Полунин вообще считает, что артисту нужна свобода и возможность танцевать по всему миру, он не должен быть прикрепленным к одному театру. За границей и русская балетная школа ценится, и гонорары выше. Вы не рассматриваете для себя идею эмиграции? Насколько вы привязаны к своему театральному «дому»?

Мысли такие были, они приходят к любому артисту, всегда интересно, как могла бы сложиться карьера «там, где нас нет». Но не так уж просто найти себе место и понять, где именно хочешь работать. В театре может быть хороший репертуар, но ты чувствуешь, что там не приживешься. Или наоборот – есть подходящая для тебя труппа, но скудный репертуар – понятно, что тебе станет скучно. Пока меня что-то, видимо, держит. Я ведь не стою на месте, постоянно делаю что-нибудь новое. Многое еще хочется станцевать здесь. Сейчас участвую в премьере «Анны Карениной» Кристиана Шпука. Читая книгу, я так плакала и переживала, столько было эмоций и чувств по поводу главной героини! Но эта постановка не слишком похожа на роман Толстого, поэтому хотелось, чтобы Кристиан нам побольше рассказывал о том, как он видит Анну. Я ее себе другой представляла. В Европе свои особенности восприятия русской классики. Спектакль Кристиана Шпука больше похож на фильм с Кирой Найтли, чем на роман Толстого.

Есть ли еще какая-то партия, о которой вы мечтаете?

Я так много работаю, что не успеваю желать чего-то еще. Может быть, «Манон» Кеннета Макмиллана.

То есть вы себя ощущаете достаточно реализованной в театре?

Пока да. Если раньше было время, когда мы сидели без ролей, то последние сезоны у нас получились тяжелые – в театре много чего происходит. Работы всем хватает.

Балерины и драгоценности – это вообще особая тема. Чего стоит один только клад Матильды Кшесинской, за которым годами охотились любители приключений в послереволюционной России, или балерины императорских театров, которые из хвастовства друг перед другом выходили на сцену в настоящих, а не бутафорских бриллиантах. Джордж Баланчин целый балет «Драгоценности» поставил в трех частях – «Изумруды», «Рубины» и «Бриллианты» – как посвящение любимым женщинам и музам. Вы любите драгоценности? Какие предпочитаете камни и металлы? Самое любимое украшение в вашей шкатулке?

Мне кажется, раньше балерины были настолько другими, что они только так и могли себя подавать. Мы более приземленные. На сцене украшения часто ломаются. У нас в «Майерлинге», например, есть фрагмент, когда балерине дают пощечину, – там сережка всегда слетает и теряется. Если балерина выйдет в настоящих драгоценностях, будет слишком накладно. Что касается моего личного отношения, мне очень нравится все, что связано с красотой и искусством, ювелирным в том числе. Но носить на себе много лишнего я не буду. Любимый камень – изумруд. Металл – белое золото. Самое дорогое  украшение в шкатулке – первые и такие простые изумрудные сережки, которые подарил мне папа. Мне не нравятся вычурные вещи, я во всем ценю естественность.

Должна ли балерина и в обычной жизни быть эффектной? Обязывает ли ее положение?

Мне кажется, роскошь императорских театров современным образом жизни просто не предусмотрена. Я бы говорила не о роскоши, а о стиле. Балерина должна быть стильной. Но главное, чтобы ей было комфортно. От драгоценных украшений мы ведь танцевать лучше не станем. Вот раньше балерину действительно «положение обязывало». Она считалась неким недосягаемым объектом. А сейчас все гораздо проще.

Как вы отдыхаете?

Путешествия – это пока из области мечты, в театре слишком много работы. И даже летом особо не расслабишься, отпуск короткий, а за ним – напряженный сезон, когда надо сразу быть в хорошей форме. Хожу в клубы. Иногда бывает полезно «обнулиться». Очень люблю кино – там те же эмоции, что и в балете. У нас всего один выходной в неделю, дисциплина жесточайшая, так что практически все время мы проводим в театре. С начальных классов привыкаем терпеть боль, усталость, нагрузки, эмоциональное давление. Мы не можем позволить себе капризничать и ругаться. От этого устаешь. Вечером нельзя пойти, например, в бар, потому что утром нужны силы, значит, полезнее выспаться. Поэтому получается, что балетный мир довольно закрытый, мы часто вынуждены ограничивать себя в общении. Отдыхать лучше всего в уединении, спокойствии, одиночестве.

Насколько вы ранимый человек? Как относитесь к критике?

Критика – это нормально, стараюсь прислушиваться. Просто я очень эмоциональный человек. Остро реагирую на ситуации, когда что-то не получается. Могу сорваться, заплакать. В жизни эмоциональность мешает, а в спектаклях – наоборот. Зритель может даже не заметить технических ошибок, если он увлечен твоими эмоциями. Такой обман, иллюзия.

Черта характера, от которой хотелось бы избавиться?

Вспыльчивость. Многие говорят, что я спокойный человек. Но в работе всегда хочется большего результата, мне присущ перфекционизм, излишняя требовательность.

Самая забавная вещь, которая случилась когда-либо с вами на сцене?

Ой, со мной они постоянно происходят! На отчетных концертах в школе то пуант слетит (приходилось в одном дотанцовывать), то ленточки развяжутся. Сейчас в театре я опытнее стала, появилось больше контроля. А раньше не могла справиться с эмоциями, они меня захлестывали – или грохнешься где-нибудь, или порядок забудешь, во время танца лихорадочно думаешь «что делать-то?». Однажды на премьере «Баядерки» я исполняла вариацию в тройке теней. За кулисами темно, я где-то прислонилась и прицепила на белую пачку длинную черную липучку, которой монтировщики обматывают провода. Выбежала на сцену, а она болтается, все надо мной смеются, а я не понимаю почему.  Потом уже только увидела – и самой смешно стало. И таких ситуаций много. Это, конечно, с каждым случается, но со мной частенько.

Известный балетный критик и искусствовед Вадим Гаевский в журнале «Сноб» назвал вас, Екатерину Крысанову и Ольгу Смирнову тремя главными фигурами в московском балете, определяющими лицо столичной сцены, лучшими в своем поколении. Вы себя так ощущаете?

Нет, конечно. Говорят, что у меня заниженная самооценка, или может, я все время чувствую какую-то неудовлетворенность собой. Хочется лучшего результата. Мне понравилась статья, но я просто знаю свои недостатки. Все мы люди и неидеальны – что-то я себе прощаю. Но ощущения звездности у меня нет. Просто хочется, чтобы и на работе, и в жизни тебя уважали. Я много вкладываюсь, и с этим нужно считаться.