ОТВЕРГНУТЫЙ РУССКИЙ, ПРИСВОЕННЫЙ НЕМЕЦ
Выставка Кандинского в Третьяковке на Крымском валу спровоцировала только одно светское мероприятие – прием в резиденции посла Германии, на который в Москву на один вечер даже привезли картину «Променад» из частного собрания. В приветственной речи посол Рюдигер фон Фрич назвал Кандинского «прекрасным примером тесных связей в области искусства между Россией и Германией». И тут, пожалуй, он проявил максимум политкорректности, ведь немцы давно и небезосновательно считают Кандинского своим, как французы присваивают себе Шагала.

Жил и творил во Франции, расписал потолок парижской Оперы, похоронен в Провансе, в городке Сен-Поль-де-Ванс, – кем же он может быть, как не французским художником? – рассуждают французы про Шагала. В случае с Кандинским аргументы в пользу немецкой «прописки» еще весомее. Да, Кандинский родился в Москве, детство провел в Одессе, но художником стал именно в Германии, не имея вообще русских учителей, – первые профессиональные уроки он брал в частной студии Антона Ажбе, затем учился в Мюнхенской академии у Франца фон Штука. Находился под большим впечатлением от Клода Моне, впервые увидев в его «Стоге сена» беспредметность природы, и Анри Матисса, у которого был поражен «идеей цвета». В Германии совместно с Францем Марком Кандинский основал «Синего всадника» и свою главную книгу – «О духовном в искусстве» – сначала издал в 1911-м на немецком. Правда, в том же году по просьбе Кандинского Николай Кульбин представил ее в России, в форме доклада на Всероссийском съезде художников. Справедливости ради стоит отметить, что в дореволюционный период Кандинский всегда поддерживал активную связь с русской художественной жизнью: экспонировался на выставках, печатался в журналах.

После начала Первой мировой войны из Германии ему пришлось уехать. И Кандинский попытался обосноваться в Москве – построил дом на Зубовской площади, написал серию городских видов. После революции стал инициатором создания Института художественной культуры (ИНХУК), руководил физико-психическим отделением в Российской академии художественных наук, преподавал во ВХУТЕМАСе, где, однако, подвергался критике со стороны Александра Родченко за излишнюю метафизику. И в итоге, отправившись в 1921 году в командировку в Германию, оттуда уже никогда не вернулся. Через семь лет его как «невозвращенца» лишили советского гражданства, и фактически до начала 1990-х Россия на Кандинского никак не претендовала, почти официально причисляя к немецким художникам.

Но для Запада Кандинский всегда был мировым феноменом, без четкой привязки к российскому, немецкому или французскому гражданству (которое художник получил в 1939 году). И сегодня на аукционах его картины, как и работы Шагала, всегда выставляются в рамках торгов европейского, а не русского искусства. Что наверняка пришлось бы художнику по вкусу, ведь всю свою жизнь он настаивал на необходимости интернационализации передового искусства.

КАНДИНСКИЙ И СОЛОМОН ГУГГЕНХАЙМ: ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Главными хранителями полотен Кандинского в мире является три музейных учреждения: мюнхенская галерея Ленбаххаус, получавшая картины от Габриэлы Мюнтер, подруги и соратницы художника, парижский Центр Помпиду, которому собрание было завещано последней женой Кандинской – Ниной Андреевской, и нью-йоркский музей Гуггенхайма, который без Кандинского, возможно, и не стал бы тем, чем является сегодня.

Его основателю Соломону Роберту Гуггенхайму Кандинского настоятельно порекомендовала Хилла Рибей фон Эревиссен, художник и первый директор музея. Соломон не поленился отправиться в Германию, в Дессау, где тогда жил Кандинский, и приобрел 150 полотен, которые и составили костяк будущей коллекции. Сначала Гуггенхайм выставлял их у себя дома, а в 1939-м открыл музей в арендованном для этой цели автосалоне на 54-й улице на Манхэттене, который в 1959 году переехал в новое задние архитектора Фрэнка Ллойда Райта. Так Америка стала важнейшим центром притяжения современного искусства.

КАНДИНСКИЙ, ДИЗАЙН И ЗАХА ХАДИД
Как и все крупные мастера своего времени, Кандинский был абсолютно универсален: занимался живописью, графикой, музыкой, поэзией, фотографией, оформлял интерьеры, делал эскизы платьев, мебели и росписей по фарфору. После эмиграции из Советской России в Германию (в которой жил до прихода нацистов к власти в 1933 году) его главным занятием было преподавание в Баухаусе – Высшей школе строительства и художественного конструирования, проповедовавшей очень близкую ему идею синтеза, слияния труда архитектора, скульптора и живописца. Самым известным курсом Кандинского стала серия лекций о теории и психологии цвета, взаимоотношениях цвета и формы в живописи, когда каждому цвету соответствует геометрическая фигура (желтому – треугольник, красному – квадрат, синему – круг), о специфике работы с «не-цветами» – черным и белым.

Сегодня Баухаус считается одним из мест рождения современного дизайна и архитектуры. И Кандинский также оказывается вписанным в их историю. Неслучайно покойная Заха Хадид не скрывала своего особого отношения к русскому авангарду, его теориям формы, линии и цвета, а также Кандинскому, графика которого была созвучна для нее принципам арабской каллиграфии. Один из первых проектов Хадид – Резиденцию ирландского премьер-министра в Дублине (1979–1980), где развивается идея «столкновения» и «фрагментации», часто напрямую сравнивают с творчеством художника.

АБСТРАКЦИЯ И ЖИВОПИСНАЯ ТРАДИЦИЯ
Малевич и Кандинский – две ключевые фигуры русского авангарда, наметившие два пути развития абстрактной живописи – геометрический и экспрессионистский. Но в отличие от бунтаря Малевича романтик Кандинский никогда не отрицал живописную традицию, рассматривая свое искусство как ее продолжение. Все свои картины художник делил на три вида: импрессии, импровизации и композиции, с немецкой четкостью их нумеруя и систематизируя. И как в старом академическом искусстве, «Композиции» были вершинами живописных экспериментов, всего у Кандинского их девять – как симфоний у Бетховена.

Еще одна важная черта – религиозность. Не эгоцентричная, как у Малевича, а философско-мистическая, в духе немецкого романтизма. И представленные на выставке в Третьяковке две «Композиции» наполнены религиозными образами. Цвет в них, как и во всех картинах, «иконен» – эмоционален и символичен. Неслучайно некоторые западные искусствоведы размышляли о «византийстве» Кандинского, имея в виду то значение, которое имел цвет в византийской иконописной традиции, ценившийся выше слова.

ПРЕДМЕТЫ БЕСПРЕДМЕТНОГО МИРА 
Рассматривать картины Кандинского так же интересно, как полотна, например, Иеронима Босха – такой же странный мир, нагромождение образов, деталей, элементов и фигур. Две «Композиции», показанные в Третьяковке друг напротив друга, посвящены библейским сюжетам – Потопу и Судному дню. И ты видишь в них не только абстрактные формы, но и предметы вещного мира. Как постепенно они лишались предметности или включались в картину – это объясняется в мультимедиапроекте «Путь к абстракции», который сопровождает выставку.

Такое переплетение предметности и беспредметности Кандинский в своих картинах никогда не только ни отрицал, но и придавал ему огромное значение. Из столкновения различных миров и рождается новая реальность, картина уподобляется мирозданию, где зрителю предлагается «самозабвенно раствориться», «пожить внутри». В этом мире Кандинского, с «Первой абстрактной акварели» которого в 1910 году началось абстрактное искусство, мы теперь и живем – в мире, где предметы давно смикшированы с их знаками, симулякрами и образами.