На недавно прошедшем Берлинском киносмотре приз в честь основателя фестиваля Альфреда Бауэра за современное и перспективное кино был присужден черно-белой немой ленте «Табу», снятой португальским режиссером Мигелем Гомешем. Получая награду из рук Франсуа Озона, ее автор заметил, что ему немного неловко, ведь инновационную премию вручили весьма старомодной по духу картине. Высказав этот парадокс, Гомеш тем самым озвучил реальную ситуацию, происходящую в мировом кинематографе. И суть ее состоит в том, что поиск новых выразительных средств и способов завоевания зрителя не всегда идет в ногу с техническим прогрессом. Зачастую стоит двигаться в прямо противоположную сторону – назад к истокам.

Вперед в прошлое

Еще один пример, подтверждающий высказанную выше мысль, – неожиданный триумф Мишеля Хазанавичуса и его черно-белого, почти немого фильма «Артист», стилизованного под классические киноленты «эпохи великой иллюзии». Получив первый приз еще в мае на Каннском фестивале (награду вручили Жану Дюжардену – исполнителю главной роли), «Артист» завоевал невероятный успех у публики и начал буквально пачками собирать награды по всему миру. Покорил Лондон и Локарно, стал триумфатором премии Британской академии кино- и телеискусства (BAFTA), получив семь «Золотых масок», завоевал европейский «Сезар», был признан лучшим во Франции, а перебравшись за океан, удостоился трех «Золотых глобусов» и пяти «Оскаров» от американских киноакадемиков.

О чем свидетельствует феномен «Артиста»? Вероятно, о том, что изобразительные и художественные возможности немого кино еще недостаточно изучены и по-прежнему чрезвычайно велики. Ведь мимика и жесты – это особый способ общения со зрителем. Правда, сегодня выразительность движений актеров в кадре почти не востребована. Но вдруг именно этого и не хватает современному кино, которое по своей сути давно уже мало чем отличается от телевизионного репортажа?

Дочь живописи – сестра фотографии

Кинематограф как вид искусства существует не так давно – чуть больше ста лет. А событий и потрясений в его истории хватит на целую летопись. Сколько раз он умирал и воскресал на глазах только одного поколения!

Сначала фильмы выходили на экраны без синхронно записанного звука. Даже не черно-белый цвет, а именно отсутствие звука было определяющим обстоятельством. Немое кино выработало свою художественную специфику и эстетику. Открыло неограниченные выразительные возможности кадра. Впрочем, даже в начале ХХ века уже имелись шансы перейти на синхронную запись голоса актера с помощью граммофонов. Однако никто из режиссеров и не помышлял о том, чтобы озвучить свои картины. Не будем забывать: корни кинематографа – в живописи и фотографии.

Немое кино сформировало правила постановки комедии и драмы, фильмов ужасов и исторических картин. К середине 1920-х годов практически все кинематографисты достигли уровня, близкого к совершенству. Кинокомпании сливались и объединялись. Средний бюджет немого фильма в 200 долларов позволял выпускать картины с завидной периодичностью. Ведущие режиссеры не почивали на лаврах: им нужно было постоянно искать новые выразительные средства для привлечения зрителя.

К концу 1920-х кинематограф достиг пределов мифа и сказки. Он стяжал славу в Германии, Швеции, США, Японии и СССР. В каждой из этих стран существовали целые эстетические школы и направления. Но теоретики были одновременно и практиками. Даже великие – Чарли Чаплин, Гарольд Ллойд, Макс Линдер или Рудольф Валентино – не могли чувствовать себя в безопасности: зрители метались от одних кумиров к другим. Лиллиан Гиш, Вера Холодная, Алла Назимова, Мария Лейко – лица, в чьем блеске меркнут все нынешние голливудские красотки. Когда на пике популярности трагическая смерть оборвала жизнь Рудольфа Валентино, самолеты разбрасывали над толпами плачущих лепестки роз, а Бенито Муссолини прислал на похороны сына Италии почетный караул.

Вклад режиссеров 1920-х в историю мирового кино огромен и неоценим. Жорж Мельес – икона современных авангардистов. Жан Виго – «крестный отец» новой волны революционных 1960-х во Франции. «Носферату» Фридриха Мурнау (первая экранизация «Дракулы» Брэма Стокера) – учебник по фильмам ужасов. «Броненосец Потемкин» (премь­ера которого состоялась в 1925-м) по сей день входит в тройку лучших кинолент всех времен и народов во всех престижных энциклопедиях и справочниках. «Золотая лихорадка» и «Огни большого города» – шедевры зрелого Чарли Чаплина – тоже созданы в 1920-х годах и номинировались на «Оскар» уже среди звуковых фильмов. «Нетерпимость» Дэвида Гриффита, «Метрополис» Фрица Ланга, «Андалузский пес» Луиса Бунюэля – каждая из этих картин стояла у истоков целых эстетических концепций.

Но вот эта сказка рухнула – одновременно и сразу. Появление звука поставило все прежние победы и достижения под сомнение. Потери оказались катастрофическими. Наступил период, когда мастерство замечательных художников оттеснили низкоквалифицированные, хотя и более амбициозные дилетанты. А звезды немого кино еще долго и мучительно тлели на небосклоне, пока их окончательно не забыли на полках архивов.

Голливуд – это не только Америка

Для Мишеля Хазанавичуса язык немого кино оказался единственно возможным способом рассказать историю любви мужчины и женщины как сказку, ра­зыграв ее в голливудских декорациях и с актерами, обронившими лишь пару жизнеутверждающих слов в финале. Он снял своего «Артиста», следуя строгим канонам немого кинематографа. Когда нужно, сюжет прерывается определенным количеством остроумных гэгов или в меру головокружительных трюков. И никто не упрекнет фильм в том, что в каскаде виртуозных шуток теряется романтичная история, а вместе с ней и психологическая достоверность. «Артист» и в эмоционально-смысловом плане безупречен, идеально выверен. С первых же кадров он начинает заряжать зрителя позитивными эмоциями. Финал картины трогателен, наивен и романтичен. Танцующие Джордж и Пеппи выглядят небожителями. Точно так, с такой же эмоциональностью, танцевали в финальных кадрах Джин Келли, Дональд О’Коннор и Фред Астер – такие же небожители и невинные баловни судьбы. Их улыбки – самые чистые и щедрые, их лица никогда не омрачат зависть, подлость или расчет. А праздник кино будет длиться вечно.

Интересная особенность: американские актеры Джон Гудмен (в роли кинобосса) и Джеймс Кромуэлл (шофер-дворецкий) в фильме про Голливуд оказались на вторых ролях. Они лишь подыгрывали европейским и латиноамериканским коллегам. Голливуд – это страна кино со своими законами и часть истории, которая принадлежит не только Америке, но всему миру.

Тоска по иллюзии

Размышляя о феномене старого кино, как не вспомнить его самых ярых нис­провергателей – неореалистов 1950-х годов, которые, провозгласив все созданное до них хламом, своим агрессивным вторжением в правду жизни разрушили эстетику костюмных постановочных фильмов. Позже, став уже классиками, они задумались о содеянном. Теперь уже неореалисты защищали кино от нового врага – телевидения, увидев главную опасность в его профаниру­ющей природе потребления. И оказались правы.

Кинематограф, выросший из живописи и фотографии, призван запечатлеть жизнь, а не просто транслировать все происходящее. Его поле деятельности – где-то между вымыслом и реальностью, имитацией и достоверностью. Сегодня кино приходится обслуживать жаж­дущее сенсаций и прямого эфира циничное «общество телезрителей». Но иногда даже им хочется иллюзии – вели­кой иллюзии старого кино. И они с замиранием сердца следят, как мелькают на экране черно-белые картинки, а потом рукоплещут и осыпают наградами того, кто осмелился вновь воскресить из небытия Великого немого.