Все знают, что Денис Мацуев живет и играет в особом темпе – «мацуиссимо»: сотни концертов, перелетов, проектов. И вдруг, как и все мы, вы сменили его на адажио, оказались запертыми дома. Чему вас научил этот новый опыт? 

 С одной стороны, было настоящим счастьем так долго общаться с близкими и дочкой. Подобного удовольствия я не испытывал со дня ее рождения, а сейчас ей три года.

С другой – организм повел себя странным образом, потому что не привык к тому, что вечером не надо торопиться на концерт. Когда нет выплеска и контакта с публикой, ты начинаешь чахнуть. Ведь на самом деле от зрителей артист черпает силы. Вот и играть в пустом зале Московской филармонии, где в конце марта я дал концерт, для меня было ужасно – никакой отдачи, перед тобой просто стена. Ты понимаешь, что у экранов сидят миллионы, но не чувствуешь их, потому что все виртуально. Конечно, такой концерт был очень нужен, поэтому я согласился. Но повторять эксперимент не хочу. В целом из-за коронавирусной пандемии у меня отменилось более 100 выступлений по миру. И я очень надеюсь, что когда все закончится, будет огромный всплеск популярности живых концертов классической музыки. Артисты и публика нужны друг другу.

Какой зритель для вас предпочтительнее: благодарный, но неискушенный (говорят, такого можно встретить в Азии), или скептический, но продвинутый? 

Самая большая ошибка человека, который выходит на сцену, – делить публику на профессионалов и профанов. Как только появляются важные и неважные зрители, начальство и простые слушатели, конец всему. Закон любого музыканта: кто бы ни сидел в зале, где бы ты ни играл, будь то Carnegie Hall в Нью-Йорке или, например, зал в доме культуры Оренбургской области, делай это с одинаковой отдачей. Кстати, Оренбургская область входит в мой проект «Рояльное движение», в рамках которого я объездил 23 крохотных районных центра, сыграл там 23 концерта и подарил 23 рояля. И, поверьте, энергетика от зала там идет мгновенно. Потому и играешь так же, как в Carnegie Hall. Чтобы понять, насколько у тебя случился контакт с публикой, достаточно три минуты. И неважно, кто там сидит – неподготовленные слушатели или те, кто знает каждую паузу в сонатах Бетховена.

Для того чтобы привлечь новую публику, совсем необязательно играть то, что она хорошо знает. У меня были случаи, когда люди подходили ко мне после концерта, где я исполнял Альфреда Шнитке, не самого простого для восприятия композитора, и говорили, что испытали буквально гипноз. Если человек, пришедший на концерт впервые, почувствовал энергетический вихрь, идущий со сцены, он обязательно вернется еще раз. 

Классическая музыка лечит, заряжает и обогащает. Сценотерапия действительно существует – как для слушателя, так и для музыканта. 

Давным-давно вы говорили, что победили на своем первом конкурсе Чайковского в 23-летнем возрасте, потому что не слушали конкурентов, а смотрели чемпионат мира по футболу. Насколько важно для музыканта вашего уровня иметь интересы, хобби, желания, не связанные с музыкой и профессией? 

Для музыканта конкурс Чайковского – как Олимпиада для спортсмена. Когда в 1998 году я принимал в нем участие, моя программа была выучена назубок и обыграна во многих залах. Мне нужно было просто успокоиться от той сумасшедшей атмосферы, которая царит на конкурсах, и футбол очень помог. Шел чемпионат мира, я растворился в нем полностью.  

Увлечение футболом – вообще распространенное хобби у музыкантов. И среди молодежи, и среди старых консерваторских педагогов. Дмитрий Дмитриевич Шостакович,например, был ярым болельщиком «Зенита». Ходил на стадионы, выпивал там свои 100 граммов с работягами и на несколько часов забывал обо всем.

Я считаю, что музыканту нельзя ограничиваться лишь своим инструментом. Вокруг столько интересного и полезного. И если ты пианист – это не значит, что должен только играть на рояле. Нужно знать оперу, симфонические произведения, драматический театр, читать книги, делать многое другое, жить полной жизнью. 

Цель многих благотворительных программ и проектов, которыми вы руководите, – просвещение и популяризация классической музыки. А насколько вообще классике нужно быть массово любимой? Может ли она пострадать от излишней популяризации, от использования не по назначению, как было с Моцартом в 1990-х, который повсеместно звучал на мобильных телефонах? 

Мне абсолютно неприятна бездарная обра­ботка классической музыки якобы в современных ритмах. Это имеет право на существование только тогда, когда сделано талантливо. Например, джазовые импровизации на классические темы, и ими я и сам занимаюсь. Вспомните Фредди Меркьюри и Монсеррат Кабалье, когда они пели Barcelona. Гениальный рок-музыкант и гениальная оперная дива. Они изумительно исполняли, в дуэте сошлись все звезды. Но когда что-то делается на потребу, просто ради того, чтобы где-то прозвучать, толку нет. Более того, тут даже таится опасность: после такой нерадивой обработки человек не захочет слушать классику в первозданном виде. 

К счастью, русская публика, хотя ее и мучили последние 20 лет не слишком талантливой эстрадой, удивительна. Новое поколение очень разборчивое и требовательное. Сейчас все больше людей предпочитают классическую музыку. Я езжу по нашей стране, и половина зала – молодые лица. В Европе такого, например, нет. 

Как вы готовитесь к выходу на сцену? Какие залы назвали бы любимыми, способными подпитать вас энергетически?

Это так же, как и с публикой. Все зависит от тебя. Даже в самом гениальном зале можно сыграть плохой концерт. И наоборот, в зале без акустики, не созданном для классической музыки, может получиться очень хорошее выступление. Все зависит от тебя и твоего настроя. А еще от некоего мистического момента. Бывает порой, что летишь на самолете часов 12 – и после приземления у тебя почти сразу концерт. Смена часовых поясов, атрофированные мышцы – для организма это не самое приятное испытание. Но иногда как раз в таком состоянии случаются потрясающие выступления. А можно приехать за несколько дней до концерта с идеально готовой программой, в прекрасной форме, выйти на сцену – и пустота. Я не говорю сейчас о технике, а только о контакте с публикой. О том сиюминутном озарении, которое, по идее, должно случаться каждый раз. 

Ваша дочь родилась в уникальной семье: папа – пианист с мировым именем, мама, Екатерина Шипулина, – прима-балерина Большого театра. Быть на сцене для нее предрешено? Какие способности она демонстрирует уже сейчас? Вы позволите ей выбрать нетворческую профессию? 

Я буду только счастлив. Профессия балерины и профессия пианиста – очень непростая история. Ввязаться в нее можно, только если у тебя действительно имеется большой, настоящий талант. Иначе ты обречен на постоянную депрессию.

Дочь уже немного знакома с нотами, у нее есть чувство ритма, не исключено, что абсо­лютный слух, но это не значит, что она готова стать пианисткой. Гениальных испол­нительниц в истории мирового пианизма можно пересчитать по пальцам одной руки. И у всех у них, мягко говоря, были не самые счастливые судьбы. Я бы не хотел, чтобы дочь стала музыкантом. То же самое скажу и про балетную карьеру. Это каторжный и мучительный труд. А выбивается одна из миллиона, если мы говорим о статусе примы-балерины.

Пока непонятно, какой путь выберет дочь, но, безусловно, если у нее откроются какие-то феерические таланты, мы ее поддержим, а нет – значит, нет. Она очень разносторонний ребенок. Неплохо рисует, плавает, танцует, у нее определенно есть актерские способности. Она уже делает свои мини-спектакли. И за всем этим безумно интересно наблюдать.   

Георгий Гаранян как-то сказал про вас, что вы «испорчены» джазом. И вы правда играете джаз, а также были первым академическим пианистом, приглашенным на Эндрю Ллойда Уэббера. Какую еще музыку вы любите и слушаете? 

Джазменом я себя никогда не назову, но джаз мне очень помог в жизни. Обожаю его, постоянно слушаю и по возможности играю. Также я большой поклонник рок-музыки 1960–1980-х годов. Это была бомба, когда в одночасье появилось так много великих групп. А потом случился провал. Что можно сравнить с классической музыкой, потому что сейчас нет шедевров уровня Шостаковича, Прокофьева или Рахманинова. Люблю и поп-музыку, и эстраду, если они качественные. Такой была, например, советская эстрада. Если брать в мировом разрезе, то слушаю Стинга, Мадонну, Адель, Шер, Селин Дион, Zaz. То есть я совершенно не зациклен на классике и открыт всему новому и талантливому. Как я уже сказал, пианист обязан жить полной жизнью, в том числе и в музыкальном плане.