Над чем вы сейчас работаете? Какое из недавних выступлений оказалось для вас самым запоминающимся и почему?

Следующим моим спектаклем станет «Дон Жуан» Моцарта, потом буду петь главную партию в «Золушке» Россини, также в ближайшее время планирую дать несколько концертов с белькантовским репертуаром. Из последних моих работ запомнилась «Свадьба Фигаро» (постановка Филиппа Химмельмана, дирижер – Теодор Курентзис), особенно по количеству полученных синяков и шрамов! Сейчас я приехала в Москву представлять этот спектакль на «Золотой Маске». Для меня это был какой-то олимпийский марафон. Режиссерская задумка такова, что моя Сюзанна должна там три с половиной часа бегать из одного конца сцены в другой, прыгать, обо что-то ударяться, от кого-то отбиваться и при этом изображать романтику и любовь. В принципе, у меня и раньше не было таких ролей, чтобы я просто стояла и пела. Приходилось исполнять арии и лежа, и на раскачивающейся лестнице, и вися на пятиметровом дереве. Но тут даже в крошечном дуэте с Керубино, который длится полторы минуты, у меня такая активность! Я не то что бегала, а прыгала и летала – иначе не успеть от одной двери к другой, да еще и вся сцена в зерне, падаешь на колени, в тебя впиваются эти зерна, но кто уже об этом думает… Как-то на сцене я оторвала себе кусочек пальца и даже боли не почувствовала.

Но я люблю и трагические оперы: «Коронацию Поппеи» Монтеверди, «Моисея и фараона» Россини, «Трубадура» Верди. С ними связаны очень сильные ощущения. Никогда не соглашаюсь на роли, в которых себя не чувствую. Не хочу просто спеть по контракту и уйти. Человек, у которого 48-й размер, не сможет втиснуться в 42-й. Или придется похудеть, или найти платье по размеру. Так же и роли. Я или должна дойти до них, или беру то, что и так сидит на мне идеально. Каждая роль настолько необычайна и единственна в своем роде, что не могу выбирать между ними. Просто когда та или иная роль приходит, хочется сделать максимум, чтобы дать ей жизнь. И публика становится свидетелем этого момента. Конечно, существует видео, но опера – это живое искусство. Театральные моменты неповторимы.

Аплодисменты зрителей после спектакля нельзя сравнить ни с какими хвалебными отзывами. В зал приходят люди, которых ты не знаешь, и вдруг они попадают в самые сокровенные места твоей души. Ты открываешься перед ними. Когда публика встречает так, что кажется, сейчас стены обвалятся, – это самая большая награда и счастье. Иногда я закрываю глаза, вспоминаю такие моменты и понимаю, что их у меня никто не сможет отнять. На сцене я как рыба в воде. Конечно, лестно, когда тебя сравнивают с Марией Каллас, Монсеррат Кабалье или Чечилией Бартоли, но мне бы хотелось быть собой. Двигатель моего творчества – не карьера, не признание, а любовь, страсть. Я даже не могу назвать это работой. Это дар свыше.

Вы начинали свою карьеру как пианистка и скрипачка. Каким образом в вашу жизнь вошел вокал?

В семье утверждают, что и пела я уже в 10 месяцев, не произнося слов. В семье мама и отец – музыканты, старшая сестра – пианистка, музыковед, специалист по Средневековью, вторая сестра – скрипачка. И я – конечный продукт «музыкальной фабрики Касьян». Когда сестры играли на фортепиано, я им помогала, нажимая на педали. Когда брали в руки скрипку, залезала на стульчик и помогала водить смычком по струнам. В четыре года уже поступила в Центральную музыкальную школу для одаренных детей в Тбилиси на два факультета: скрипку и фортепиано. Но очень рада, что в итоге сделала выбор в пользу пения. То, что у меня есть такая база – скрипичная, фортепианная, сольфеджио, – очень помогает в нынешней работе. За три часа в самолете могу выучить фрагмент какой-нибудь оперы. Как-то у меня был интересный случай с дирижером Риккардо Мути. Он услышал меня на репетициях одного спектакля и сказал: «Хочу, чтобы эта девочка через месяц пела со мной “Моисея и фараона”». Я не понимала, как буду одновременно готовить «Трубадура» Верди и Россини. Это два совершенно разных вокальных жанра! Потом посмотрела ноты и поняла, что тесситура моя. Или за неделю выучу партитуру на 586 страниц, или нет. Приходила в отель, залезала под душ, чтобы снять с себя напряжение длинного репетиционного дня, и по ночам разучивала партию. Когда через неделю мы встретились с маэстро Мути у него дома, я вернула партитуру и сообщила, что все выучила. Он говорит: «Девочка, я же еще не решил, вдруг я тебя не возьму». – «Ну ничего, будет у меня в репертуаре еще одна роль». Три раза мы за этот день спели мою партию от начала до конца. И в конце дня он подошел ко мне, похлопал по щеке и говорит: «Премьеру будешь петь ты». Так началось мое сотрудничество с Риккардо Мути. Потом мы с ним делали еще много проектов. Но моя база мне помогла, без рояля, без оркестра, слышала все ноты, всю музыку у себя в голове.

Часто ли вы бываете в Армении? Ваш отец Оганес Касьян – дудукист, посвятивший много сил распространению творчества Саят-Новы в Закавказье. Как вы сами относитесь к армянской музыке, культуре?

Я очень хочу попасть в Армению, причем не как турист, а привезти туда свое творчество. По всему миру езжу и пою, а с Арменией никак не складывается. Надеюсь, в один прекрасный день мы решим эти организационные вопросы. К армянской культуре я отношусь с большим трепетом. Это мои корни. В детстве просыпалась под теплые звуки дудука моего отца. Неописуемый опыт для ребенка – открывать утром глаза и сразу же заполнять сердце и душу любовью. Папа приобщал меня к армянской музыке. Я армянка и по внешнему виду, и в душе. Не стоит забывать о своих корнях: без старого не было бы и нового. Нужно объединять и то и другое.

Сейчас в вашем репертуаре есть что-то, связанное с армянской музыкой?

Я часто пою мелодии армянских композиторов. Как-то в Париже зашла в армянскую церковь, никому не говоря, что я оперная певица, и попросила дать мне спеть во время литургии. Когда исполняю армянские песни по всему миру, мне часто говорят: «Так приятно услышать что-то новое». А ведь это не новое… Но если мы не будем представлять армянские песни публике, откуда она о них узнает? Комитас, Алимчан, мелодии на стихи Нарекаци, Априкян, уроженец Египта с армянскими корнями, вместе с которым я записала ораторию о Давиде Сасунском, – я очень трепетно и в каком-то плане яро хочу защищать эту культуру, музыкальную часть армянского наследия. Надеюсь, чем дальше буду идти в своей карьере, тем больше у меня будет на это сил. Потому что сейчас люди при слове «дудук» обычно говорят: «А, то, что звучало в “Гладиаторе”?» Но где «Гладиатор» и где армянская культура! Мне жаль, что это идет через Голливуд, а не через нас. Хотелось бы побывать в Армении и уехать оттуда с полным чемоданом новых нот. В Европе очень трудно найти ноты классических армянских композиторов.

Два года назад бренд АрАрАт включил вас в список 50 выдающихся людей, больше всего повлиявших на распространение армянской культуры по всему миру. Как вы сами относитесь к коньяку «АрАрАт»?

Мой отец был очень известным человеком в своей сфере. Каждую неделю у нас в доме за широко накрытым столом собирались его друзья – артисты, композиторы, музыканты. Мы называли это «Творческими вечерами у Касьянов». Отец был большим ценителем всего, что связано с Арменией – в том числе и коньяка. У нас на столе всегда стоял и армянский коньяк, и русская водка, и французское шампанское. Но выпивался в первую очередь армянский коньяк! Наш отец оставил большие пятилитровые бутылки АрАрАт каждой своей дочери в качестве приданого. На свадьбе сестер АрАрАт лился рекой. А вот моя бутылка до сих пор ждет своего часа. Я сама не употребляю алкоголь. Но когда меня в 2012 году пригласили на церемонию ДВИН 50, которую проводил АрАрАт, и дали в руки этот бокал, я вдохнула аромат, поняла, что грех не попробовать, и пригубила. Я даже Риккардо Мути пообещала, что, когда поеду в Армению, привезу ему оттуда коньяк АрАрАт. И он его ждет!