ЮНЕСКО официально объявила 2009-й годом Гоголя в связи с 200-летием со дня рождения писателя. Но на современной сцене его и без того ставят много и разнообразно. А уж русский театр переиграл все пьесы и всю крупную прозу, начиная от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и до «Мертвых душ». Гоголя ставят как фарс, гротескную притчу и даже превращают в мюзикл. Он интерпретирован в опере, балете, раскроен и растаскан на пьесы по мотивам. Вся его проза – это стихи и музыка, и все, чего бы ни коснулось перо писателя, – театрально, загадочно и сказочно красиво.

<Неудавшийся актер

О театре Гоголь писал много, об актерской игре рассуждал со знанием дела, а для сценической постановки написал всего три пьесы. Две из которых полноценные – «Женитьба» и «Ревизор», а третья – «Игроки» – считалась им самим незаконченной.

Если где и искать корни увлечения театром, то в детстве. Гоголь родился и вырос в атмосфере сцены. И вплоть до переезда в Петербург она была смыслом его жизни. В Сорочинцах, там, где проходили юные годы, у соседей-помещиков был домашний театр, для которого отец Гоголя писал комедии и был там же еще и актером и дирижером. В 12 лет Гоголь поступил в гимназию высших наук в Нежине. И театр снова стал частью его жизни. Он участвовал в спектаклях – как художник-декоратор и актер, причем с особенным успехом исполняя комические роли. Театр был в ту пору его главным увлечением, и ни о каком писательском поприще Гоголь не помышлял.

Окончив в 1828 году гимназию, он приехал в Петербург. И напечатал свое первое литературное сочинение – идиллическую поэму в духе немецкого романтизма «Ганц Кюхельгартен». Книгу никто не купил, а автора осме­яли. Тот поступил жестко: сжег нераспроданные экземпляры и внезапно уехал в Германию. Потом вернулся в Петербург и столкнулся с еще одной неудачей – безуспешной попыткой поступить на сцену в качестве драматического актера. С тех пор театр его больше не интересовал.

И только через несколько лет, будучи уже обласканным писательской славой, Гоголь вспомнил о своем увлечении юности. В 1835 году он принялся за написание «Ревизора», бессмертный сюжет которого ему подсказал, как известно, сам Пушкин. Через каких-то два-три месяца Гоголь представил на вечере у Жуковского, в кругу писателей и поэтов, готовый текст. А в феврале постановкой пьесы уже занялся Александрийский театр. В мае – премьера в Москве, в Малом театре. Налет водевильности и фарса господствовал в те времена над всеми остальными жанрами. Гоголя это сильно раздражало. На спектакли он не ходил. Разве только критики, особенно либеральные, вознесли его комедию в ранг шедевра. И вот пролетело столетие…

«Женитьба» до и после

Пьеса писалась Гоголем почти девять лет. В первоначальном варианте действие начиналось в деревне, потом перенеслось в Петербург. Может быть, потому, что сочинялась она уже для бенефиса знаменитого Щепкина в Малом.

Гоголь отчего-то назвал свое произведение «Женитьба, или Совершенно невероятное событие в двух действиях», тем самым уже в название заложив интригу. Но что понимать под «совершенно невероятным событием»? Женитьба – происшествие, как ни крути, рядовое, обыкновенное. А вот побег жениха из-под венца именно в тот момент, когда уже все «обустроено» для его же пользы, – действительно нетривиальный ход.

Очень долго на это даже не обращали внимания. В традиции русской помещичьей жизни «Женитьба» – водевиль, в котором некая Агафья Тихоновна Купердягина, перезрелая девица, хотела выйти замуж, но так и не смогла из почти полудесятка кавалеров выбрать достойного. На советской сцене такую традиционную трактовку нарушил Анатолий Эфрос, поставив в Театре на Малой Бронной спектакль про то, как люди стремятся к счастью, бьются за него, но так и не могут его достичь. Это было новое рождение Гоголя на родной сцене. А сам спектакль стал визитной карточкой московской те­атральной жизни на целое десятилетие.

В нынешней Москве эта пьеса больше востребована у режиссеров, умеющих находить в гоголевских слезах смешное. Корифей столичного бомонда Марк Захаров задействовал в постановке всех своих «заслуженных» и «народных» звезд. Режиссер сознательно использовал минимум декораций и реквизита, сосредоточив все действие на довольно узком пространстве авансцены. Видимо, для того, чтобы филигранная актерская техника была хорошо видна зрителю.

А посмотреть там действительно есть на кого: артисты купаются в изумительных гоголевских образах, поочередно солируя. То это Инна Чурикова в почти фриковском макияже в роли свахи. То Александр Збруев: его жалкий, заика­ющийся трактирный слуга – практически центральная роль. Вот всклокоченный Жевакин – Дмитрий Певцов. И разумеется, Леонид Броневой в роли Яичницы – лишний повод посмотреть этот спектакль.

Вариации и трактовки «Ревизора»

«Ревизора» в Москве ставят не слишком часто, но всегда интересно. Спектакль «Х» («Хлестаков») Владимира Мирзоева в Театре Станиславского был несколько лет гвоздем театральной афиши. Он действительно изобиловал остроумными трюками и сумасбродствами, режиссерскими находками и ассоци­ациями на злобу дня. Дух хлестаковщины растворялся в воздухе, пронизывал зал. Максим Суханов в роли Хлестакова не был похож на привычно легкого, беспардонного врунишку. На сцене – типичный уголовник, в лучшем случае – мелкий бес, но только не ревизор. Однако гротеск в игре актера делал персонажа и отвратительным, и привлекательным одновременно.

Недавняя премьера по Гоголю в Театре им. Моссовета принадлежит молодому режиссеру Нине Чусовой. Поставив «Вий» по мотивам сразу нескольких гоголевских произведений, она сотворила «Ревизора» с Гошей Куценко в роли Хлестакова. В постановке много социального, если не подтекстом, то намеком. Чтобы уйти от академичной школьной рутины, режиссер ввела в ткань спектакля современные ре­алии. Так, само действие начинается на зимней рыбалке, где городничий со товарищи под присмотром бдительной охраны обсуждают «текущий момент». Или вот прием у городничего по поводу будущей свадьбы дочери, а тут вбегает почтмейстер с разоблачительным письмом и предъявляет его прессе. И наконец, в финале появляется знаковый гоголевский персонаж под названием «немая сцена», тем самым давая понять – Чусова все же присягает на верность гоголевскому Слову.

Монологи по Гоголю

В «Современнике» с успехом идет «Шинель» Валерия Фокина с Мариной Нееловой в роли Башмачкина. Виртуозная игра примы по-прежнему собирает аншлаги. В трактовке Нееловой Башмачкин – некое существо, седенькое, жидковолосое, не мужчина и не женщина, скорее мышь, обжившаяся в шинели, словно в каком-то доме. Разговаривать особо не с кем, кроме него в персонажах спектакля только шинель и тени (в исполнении театра «Тень» Ильи Эппельбаума).

Так как и текста в спектакле почти нет, роль превращается в пантомиму. Башмачкину очень уютно в своей старой гигантской шинели, как в домике: копошится там с карманным фонариком, справляет нужду, устра­ивается на ночлег. А потом ему является другая шинель, новая, озарившая его невзрачную жизнь светом надежды, поманившая в какую-то неведомую светлую даль. Озарила, поманила да и пропала, исчезла в свинцовых сумерках безжалостного Петербурга. Впрочем, о том, что шинель с бедного Башмачкина сорвали, непосвященный зритель может и не понять. Да это и не важно. Важно то, что если отнять у человека самое ценное в жизни, довести его до отчаяния, взбунтуется даже самый кроткий из кротких – но у Гоголя не взбунтовался! Просто мышь Акакий Акакиевич влезла в какую-то норку и исчезла навсегда.

Сразу несколько спектаклей по повести Гоголя «Записки сумасшедшего» идут на столичной сцене с переменным успехом. Выделяется постановка в «Мастерской Петра Фоменко» «Он был титулярный советник». Актер Анатолий Горячев весьма подробно в знакомых всем декорациях фоменковского театра играет сумасшествие маленького человека, переоценившего свои возможности. Внутренний мир этого гоголевского персонажика с его беззащитной тоской вот уже несколько лет остается востребован у зрителя.

Карбаускис и театр прозы

Миндаугас Карбаускис, видимо, принципиально не ставит пьесы. Так или иначе, инсценировка прозы – его любимое занятие. Он находит теат­ральность в тексте, всегда внимательно репродуцируя на сцену атмосферу, в которой этот текст живет, придавая ему ритм, вкус, стиль и почти целиком перенося все это на подмостки.

Спектакль «Старосветские помещики» в МХТ начинается с битья посуды – девушки от души хлопают об пол несколько тарелок. Бьют, чтобы было больше счастья в семье Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны Товстогуб. Ведь речь пойдет о самой счастливой семье на свете.

Добродушный толстяк (Александр Семчев) и его заботливая женушка (Полина Медведева) счастливы уже одним лишь присутствием друг друга. Пульхерия Ивановна поливает узоры на жилетке мужа, словно цветы в горшках, а он млеет от удовольствия. Но несмотря на это, присутствие смерти ощущается с самого начала. Она тут повсюду: и в гогочущих гусях, согнанных с крыльца Афанасием Ивановичем, и в милой кошечке, так испугавшей хозяйку. Смерть с самого начала правит этим зачарованным, сонным миром.

Дворовые девки дурачатся, словно ожидая своего часа. И дожидаются. Засыпав землей хозяйку, они бесцеремонно начинают править домом. Смерть их не пугает. Они относятся к живому человеку как к вещи. С немого от горя Афанасия Ивановича то смахнут пыль, то покормят сухарями, закидывая их прямо в рот, как Щелкунчику орехи. Сундук, на котором он сидит, отодвигают к стене (мешает мыть пол), и тот терпит, уткнувшись лицом в угол.

А в финале воздушная, невесомая Пульхерия Ивановна приходит за мужем из небытия на пуантах, попутно пожурив за то, что продавил стул. Возьмет за руку, и тот, как маленький мальчик, наконец обретший свое настоящее счастье, радостно последует за ней.

Карбаускис – один из немногих современных режиссеров, кому подвластна высокая амплитуда скачков между банально-бытовым и высокотворческим. Следующее обращение к прозе оказалось ему не совсем по зубам. Тяжеловесный, рыхлый спектакль «Похождение» по «Мертвым душам» критики разнесли в пух и прах, а сама постановка быстро сошла со сцены. Но по-прежнему можно с уверенностью сказать, что трактовки и инсценировки молодого режиссера по своей значимости равны Гоголю. Во всяком случае, ключи к волшебной прозе Карбаускиса подобраны. Остается надеяться, что рано или поздно он вернется к этим дверям. Москва ждет его спектак­лей и вместе с ним – новых покорителей гоголевской фантазии.