Сигаревский «Вий» – не страшная сказка с летающими гробами и прыгающей по церкви нечистью, как было в классической картине Константина Ершова и Георгия Кропачева 1967 года, не мистический фарс в постановке Нины Чусовой в Пушкинском театре, не пародийно-комедийный триллер Олега Стенченко, что вышел на экраны в 2014-м. Сигаревский «Вий» – это жутковатая реалистичность, щедро сдобренная символами и тайными знаками, над которыми, впрочем, долго думать не приходится – смыслы довольно быстро выплывают на поверхность. В своей простоте и прозрачности они кажутся настолько страшными, что никаких чертей и бесов уже не боишься.

В сигаревской интерпретации Хома Брут – самый обыкновенный преступник, который вместе с богословом Халявой (Евгений Константинов) и ритором Тиберием Горобцом (Павел Табаков) изнасиловал и избил молодую женщину, оказавшуюся Панночкой (Яна Троянова). Если двое последних не смогли жить с содеянным, то Хома в исполнении Андрея Фомина, для которого, к слову сказать, и писалась эта роль, не желает отвечать за грехи даже перед самим собой, не говоря уже о Боге и людях, которые все больше напоминают гоголевскую нежить. Весь спектакль не отпускает ощущение, что они с самого начала осведомлены о том, что сделал Хома. «Покайся», – говорят ему казаки, принимая обличье черных петухов. Хома же запирается в железной клетке, висящей под потолком, от них, Панночки, жаждущей заполучить его глазоньки, и собственной совести.

Художником-постановщиком спектакля выступил Николай Симонов. Он в полной мере передал мрачную и тяжелую атмосферу режиссерской задумки. Все пространство сцены обито стальными листами, глядя на которые невольно передергиваешься от проникающего в самую душу холода. На стенках, крюках, столах – глаза отовсюду выхватывают мертвые тушки куриц, герои же все время едят вареные яйца, а сырые целыми тазами разбивают об пол, друг об друга, самих себя, покрываясь склизкой вязкостью. Существует несколько народных поверий про петухов, яйца и дьявола, которые муссируются героями спектакля и обыгрываются режиссером. Но помимо этого, глядя на противную тягучую массу, стекающую по лицу, рукам и волосам Хомы, пропитывающую его одежду, возникает стойкое ощущение с ложью и самообманом, где он увязает все глубже.

Сигарев не удержался от чисто кинематографических приемов, добавив в спектакль несколько эффектных сцен, отчего его «Вий» только выигрывает, как то кружение Панночки вокруг Хомы в полной темноте и ярких всполохах света. Этакие флэшбеки, выхватывающие стремительное приближение монстра. Вот только жертва и монстр здесь поменялись местами, и кто из них страшнее – это еще посмотреть.

Конечно же, самая главная интрига – финал. Кем окажется Вий, «начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли»? Как режиссер обыграет этот образ и кого возьмет на эту роль, да и есть ли она вообще – роль-то? Решение оказывается настолько простым и естественным, что даже не кажется шокирующим. Просто приходит понимание, что Сигарев бесконечно прав, – от такого судьи точно никуда не деться, этот демон всегда тебя найдет и уже никогда не оставит в покое.