18+

Брусникинская театральная вселенная

Текст: Александра Горелая

21.11.2016

9_brusnikin

Брусникинцы – настоящий феномен русского театрального мира. Собственно, этим именем может называться любой, кто окончил Школу-студию МХАТ у Дмитрия Брусникина: это и Александра Урсуляк, и Дарья Мороз, и Сергей Лазарев. Однако сегодня брусникинцы – еще и модный театральный тренд, «труппа, которая может все». Они выпустили больше 10 постановок, устраивали перформансы и сочиняли уличные спектакли. WATCH встретился с их «отцом» – Дмитрием Брусникиным, режиссером, актером и сценаристом с необычайно теплым голосом, который называет своих учеников не иначе как коллегами и планирует новую революцию – театр без художественного руководителя.

В одном из интервью вы как-то рассказали, что на прослушивание вас затащил Дмитрий Кравцов, потом на спор вы ходили по театральным училищам и неожиданно поступили, учась одновременно в физико-техническом институте. То есть театр не был осознанным выбором, а стечением обстоятельств?

Скорее всего, да. В моей семье не имелось традиции, среды. Папа был военным, и мы очень много путешествовали. Так, я родился в Потсдаме, а школу окончил в Клину. Тогда была мода на физиков, и я поступил в Институт электронной техники. Начал ходил в театры с друзьями старшего брата, знал весь репертуар Таганки и случайно заразился театральной бациллой. Тем не менее в голове не возникало желания резко изменить жизнь. Попасть в театр и стать артистом казалось чем-то недостижимым! Поэтому это был скорее игровой момент – «пойдем рискнем, споем что-нибудь, сыграем».

В июне этого года театр «Практика» отказался от единого художественного руководства и объявил о создании резиденции. И на текущий год резидентами выбрана ваша Мастерская. Что это за формат? И каковы ваши ожидания от него?

У меня только хорошие ожидания. Мы давно сотрудничаем с Иваном Вырыпаевым и Юрием Милютиным, нынешним директором «Практики». Дирекция и администрация театра не вмешиваются в творческую жизнь Мастерской и занимаются решением только продюсерских, организационных вопросов. Мы придумываем проекты и осуществляем их. Если театр видит экономическую возможность и финансовую целесообразность, то сотрудничает с нами, если нет – мы остаемся в пределах Мастерской и ищем другие площадки и форматы. Помимо нас есть еще и, например, Мастерская Олега Львовича Кудряшова. Это будет прекрасно, если «Практика» станет сценой для таких образований. Творческих и талантливых людей много, а вот мест для реализации их творческих экспериментов крайне мало. На огромную Москву всего два театральных центра: Центр им. Мейерхольда и Театральный центр «На Страстном». Московские театры при всем уважении и желании помочь Мастерской как молодому организму сделать этого не могут – им экономически невыгодно пускать на свои сцены, а мы не можем позволить себе платить аренду. Поэтому очень нужны такие институции и форматы, это революционный прорыв. Потому что практика художественного руководителя, который берет все под контроль и никого никуда не пускает, уходит в прошлое. Такие театры на самом деле мертвы.

Я актер художественного театра и приверженец системы Станиславского. Многих такие слова пугают, но ведь эта система не является чем-то застывшим, она все время меняется, развивается, как и сам человек

Театр не стоит на месте, все время появляется что-то экспериментальное. Каков он, современный театр? Какие возможности вы в нем видите как режиссер?

Театр разный. И возможности у него безграничные. Невозможно одним словом передать его суть. Это серьезный и долгий разговор с подробными примерами, анализом режиссеров и театральных направлений, с описанием новой роли художника. Если раньше был просто художник-оформитель, то сейчас художник – творческая единица, которая зачастую опережает значимость режиссера. Он философ театра. Именно художники позволяют себе новые форматы и новые идеи. Посмотрите, как интересно театр развивается с точки зрения поиска пространства. Последний журнал «Театр», например, полностью посвящен этой теме. Режиссеры уходят с традиционных сцен, перемещаются на заводы и стоянки. И это не для того, чтобы шокировать публику, так ведется поиск языка и контакта в современном мире.

Каковы ваши творческие планы на новый театральный сезон? Я слышала, что планируются спектакли по Виктору Пелевину и Ивану Вырыпаеву.

Меньше чем через месяц у нас начнутся прогоны премьеры в «Практике» – это постановка Максима Диденко «Чапаев и пустота» по Виктору Пелевину. Максим ставит спектакль с Мастерской, может, даже я буду там играть. Кроме того, Фонд современного искусства устраивает конкурс «Пьеса года», через месяц будем читать три победивших пьесы в Боярских палатах, и я не исключаю, что одна из них в дальнейшем войдет в репертуар «Практики». Также мы продолжаем эксперименты в области современной драматургии, контактируем со всеми фестивалями.

Все чего-то боятся: высоты, смерти, не успеть воплотить свои мечты. Чего боитесь вы?

Вы знаете, это вопрос не для интервью – тема страха глубока и серьезна. Что такое страх? Каким образом он поселяется в обществе, в стране, в душе личности? Мне кажется, что в современном мире вообще и в нашей стране в частности много страха, и его становится больше с каждым днем. Вокруг полно агрессии, а ответ на агрессивное поведение – как раз страх. Вы спрашиваете, чего я боюсь? Боюсь войны, и могу сказать словами персонажа Володина: «Лишь бы не было войны». Сегодня вдруг эти слова становятся живыми, серьезными и важными. В послевоенный период, в 1950-х, эта фраза звучала актуально, и люди, произнося ее, понимали, насколько она важна, каким содержанием наполнена. Потом наступила другая эпоха: сейчас у людей есть понимание, что война – это плохо, но где-то в памяти, вроде как не касается их напрямую. Но сейчас страх, боязнь войны снова становятся нашей реальностью, они распространяются.

Практика художественного руководителя, который жестко все контролирует и никого никуда не пускает, уходит в прошлое. Такие театры на самом деле мертвы

Вы снимали и полнометражное кино, и сериалы. Насколько это разные по восприятию и работе форматы? Некоторые режиссеры говорят, что снимать сериал – ад…

Да, конечно, это ад, но я отношусь к нему спокойно. Хотя в последнее время практически не снимаю. Раньше занимался этим, потому что, во-первых, было интересно, а во-вторых, любил и люблю работать с актерами. Я не отношусь к сериалу как к второсортному виду искусства, но и не говорю, что это шедевр. Просто некий тренинг, который не стесняюсь показывать публике. Тренинг работы с актером штучного, личностного характера. Конечно, сериал – не авторское кино, но это художественное ремесло. И да, снимать его – настоящий ад, но все зависит от отношения, от того, как воспринимать процесс. Можно просто плюнуть и уйти, а можно и справится с этим адом.

Какие задачи вы как педагог ставите перед «брусникинцами»? Или позволяете актерам самим определять для себя задачи?

Тут важно понимать, что я не один. Я ученик Олега Николаевича Ефремова, Аллы Борисовны Покровской и Андрея Васильевича Мягкова. Как только мы закончили учиться, мои педагоги позвали меня и Рому Козака преподавать. Мы стали ассистентами почти сразу, а Марина Брусникина даже еще раньше – уже во время обучения. Ефремов учил нас брать на себя ответственность, работать с текстом, заниматься разбором, любить театр. И мы – его продолжатели, Мастерская идет оттуда. Многие наши ученики, которых мы выпустили с Аллой Борисовной Покровской и Ромой Козаком, сейчас являются основными актерами Театра им. Пушкина. А другие наши ученики, та же нынешняя Мастерская, благодаря которой и появился термин «брусникинцы», – уже не просто мастера, а мастера-педагоги: Юра Квятковский, Леша Розин, Сережа Щерин. Так, Юра как режиссер уже является составляющей концептуального современного театра. И он не только мой ученик, он – мой коллега, полностью сформировавшийся автор. К чему я говорю про такую преемственность? Потому что важно создавать среду и возможности для появления автора. У нас много разных экспериментов, и мы часто бросаемся в совершенно неизведанные театральные пути.

Сейчас полным ходом идет фестиваль Territoria. Насколько важна культура фестивалей для современного театра?

Это прекрасная история, и ее нужно поддерживать, потому что в первую очередь крайне важно иметь возможность смотреть и вступать в коммуникацию. Такое нужно не только зрителю, но и самому театральному сообществу. К сожалению, из-за своего спектакля «До и после» я ничего не видел в этот раз на Territoria и очень по этому поводу печалюсь. Но радует то количество положительных отзывов, которое наш спектакль собрал.

Когда вы выходите на площадку как актер, вы полностью становитесь тем, кого играете, или остаетесь самим собой? Как происходит процесс перевоплощения?

У вас такие вопросы интересные, на которые я не могу ответить в двух словах. Это серьезная и глубокая тема. Ну как вам сказать? Я актер художественного театра и приверженец системы Станиславского. Многих такие слова пугают, и они, к сожалению, давно стали разменной монетой. Тем не менее это замечательный термин, его нужно просто понять людям, которые занимаются актерством, напомнить, что система не закончена, развивается и все время меняется, точно так же, как меняется сам человек.

Если бы сейчас у вас появилась возможность встретиться с собой прошлым, с тем, который только начинал свой путь в театре и кино, какой бы вы дали себе совет?

Вы знаете, мы много об этом говорим сейчас как раз в контексте спектакля, который выпустили совместно с благотворительным фондом «Артист» – «До и после». Там второкурсники, те, кто только-только пришел в профессию, знакомились и брали интервью у людей, проживших в ней жизнь и уже уходящих. Это подопечные фонда – пожилые актеры, художники, режиссеры, костюмеры. И между ними происходит диалог. Поэтому ваш вопрос в этом плане очень интересен. Я много вспоминаю себя в том возрасте, хотя и с трудом. И в спектакле много такого, что как раз отвечает на ваш вопрос, поэтому просто приходите к нам и смотрите – узнаете много интересного.

Фото по теме

Оставить комментарий

19797a08f1498865ed0e6331fb84efe0c46c191b