Вы из театральной семьи: отец – режиссер, мать – актриса. Насколько это наложило отпечаток на вашу личность, определило выбор профессии? Вообще причастность к те­атральному миру дает актеру преимущество или, наоборот, мешает?
Поначалу, конечно, ответственность очень давит. Но главное – делать свое дело. Много времени прошло. Я в одном только Театре Пушкина уже 15 лет служу. Самостоятельно и живу, и тружусь, и делаю ошибки, и совершаю поступки. Теперь у родителей немного другой статус: они друзья и советчики. Но все равно люди, которые сильно на меня влияют.

Для актера важны школа, хорошее образование, начитанность, широкий кругозор или главное, чтобы талант был, «боженька поцеловал в макушку»?
Если «боженька поцеловал», это хорошо, но, вообще, артисты бывают разные. У одних есть определенное амплуа, другие всю жизнь играют роль «народных ископаемых». Возможно, для них интеллектуальная подкованность не так уж важна. Но все-таки личность актера для меня имеет огромное значение. То, как он развивается со временем, его стиль жизни. Все влияет на роли, на актерскую судьбу. В кино чаще всего используют именно фактуру артиста, его сущность. В театре этого мало. Если ты там служишь долго, то должен развиваться и быть разнообразным. Это работа на длинной дистанции.

В Школе-студии МХТ вы учились у Дмитрия Брусникина, а «брусникинцы» – сейчас такой же театральный феномен, как «фоменки» или «женовачи». Что, на ваш взгляд, отличает их от других артистов?

К стыду своему, не видела ни одного их спектакля. Мне кажется, они совсем на нас непохожи. Это другое поколение: мы еще родились в Советском Союзе, а они, скорее всего, только читали о нем в учебнике. Когда мы учились, многое было иначе. И Дмитрий Владимирович сейчас новый, и команда педагогов у него другая. Я, безусловно, считаю себя ученицей Дмитрия Брусникина, так же как и Романа Козака, и Аллы Покровской, но к «брусникинцам» – этой театральной школе, которая превратилась в бренд, я себя не отношу. Кстати, в отличие от «фоменок», бренда, прошедшего испытание временем, насчет этих ребят еще нужно подождать. Когда студенты выпускаются – с любого курса, даже может, не такого громкого, как «брусникинцы»,  – их все хотят. Но проходит пять лет, и вот тут каждый должен отстоять свое право быть артистом, оставаясь интересным в долгосрочной перспективе. То есть этот феномен еще должен утвердить себя. Но я очень рада за Дмитрия Владимировича, потому что с этими ребятами у него открылось второе дыхание. Это абсолютно любовная история. Какой бренд? Это любовь. Однажды мы вместе были на одной телепередаче, я предложила сделать спонтанный этюд, и «брусникинцы» быстро подхватили меня. Они очень податливые, открытые. Там много талантливых ребят. И я надеюсь, что у них и дальше все будет хорошо.

Театр для вас – это серьезно? Развлечение, удовольствие или возможность достучаться до зрителя, сказать ему что-то важное?
Я считаю, что театр больше, чем просто удовольствие, хотя и это в нем должно быть. Театр – отдельная культурная стихия, как огонь, вода, земля и воздух. Кино, театр, музыка, живопись, архитектура – это то, что определяет нацию и воспитывает ее. Культура – гигантский рычаг, который способен изменить мир. Театр – очень мощная вещь. Серьезное оружие, которое может применяться по-разному, в зависимости от цели. Уверена, что люди, которым дано выходить на сцену, имеют большой ресурс влияния на общество.

Вы много работали с Аллой Сигаловой, а она известна своим непростым характером. Во время репетиций «Ночей Кабирии» она вас последовательно уничтожала и унижала, называла бездарностью. Такой подход ломает артиста или, наоборот, выковывает волю, позволяет что-то приобрести в творческом или житейском плане? Что вы вынесли из работы с ней, чему она вас научила?
Конечно, Алла Михайловна меня воспитала. Возможно, жестко, но в тепличных условиях личность не вырастишь. Особенно в больших профессиях. Серьезные характеры формируются на преодолении и препятствиях. Я ей многим обязана. Она меня сформировала и как актрису, и как женщину. Мы обе много заняты. Иногда получается чаще видеться, иногда реже. Но между нами не прерывается нить контакта, и для меня это невероятно важно. Алла Михайловна была на некоторых моих спектаклях, видела «Доброго человека из Сезуана». Я понимаю, что ей сейчас непросто прийти в наш театр. Ее здесь связывали годы с Романом Ефимовичем Козаком. Думаю, со временем ей будет легче нас навещать. Мы ее всегда ждем, и она это знает. А у нас с ней есть много других мест, где можно встретиться, не только Театр Пушкина.

Вы работали и с Константином Богомоловым, и с Юрием Бутусовым – самыми яркими современными режиссерами. Богомолов культивирует в актерах осознанность, любит «усталых артистов», тех, кто на сцене меньше тратится и лучше контролирует себя. У Бутусова же, наоборот, вы себя не щадите, играете на износ, на грани нервного срыва. В финале «Доброго человека из Сезуана» практически впадаете в транс, в бессознательное состояние, как рокеры на концертах, и зал вместе с вами переживает катарсис. Чья система координат вам ближе?
В транс не впадаю, просто физически тяжелый спектакль. Это не было задачей Юрия Николаевича, просто таков итог всего происходящего с Шен Те. У Бутусова артисты тратятся, потому что в персонажах ищут болезненную точку, ту, что не дает спокойно жить и является движущей силой роли. А в спектаклях Богомолова персонажи находятся внутри болезненной ситуации, никак ее не играя, что мы часто наблюдаем и в жизни. Многим кажется нормальным то, как они живут – не замечая очевидной катастрофы.

Ни в коем случае не хотела бы сравнивать этих режиссеров. Я получила удовольствие от работы и с тем и с другим. Репетировать с Богомоловым было интересно, но «Турандот» долго не прожила, и это грустно. И для него, и для всех участников спектакля. Репетиции у нас были замечательные, редчайшие. Мне жаль, что их на камеру никто не снимал. Брильянты! Каждый режиссер прекрасен тем, что это отдельный «дивный новый мир». В режиссуре это главное. Спектакль может получиться или нет – неважно. Но встреча с режиссером как с носителем некоего мира, в котором он существует и где есть возможность чуть-чуть пожить, если он приглашает, – мне кажется, самое интересное в театре. И этого мне не всегда хватает в молодых режиссерах. Они часто пытаются удивить нас чем-то новым, доказать, что они тоже могут, напомнить о фирменных приемах других, всеми любимых режиссеров. А ведь самое ценное – это поделиться своим миром, ярким и неповторимым, отличным от других взглядом на действительность. Это есть и у Богомолова, и у Бутусова, и у Серебренникова. А еще мне очень понравилась последняя премьера Театра Пушкина – спектакль «Не от мира сего» Кати Половцевой, ученицы Сергея Женовача. Я видела его эскиз в режиссерской лаборатории, репетиции – и не выдержала, прибежала на премьеру. Мне кажется, Половцеву тоже можно назвать носителем определенного мира в себе.

Главная роль в «Добром человеке из Сезуана» стала для вас прорывом и принесла «Золотую Маску». В прошлом сезоне вы сыграли в еще одном спектакле Бутусова – «Барабаны в ночи». Можете ли вы о себе сказать, что вы – «актриса Бутусова»? Что она должна уметь и какой быть?
Я бы очень хотела так называться. Но не знаю, достойна ли я того, чтобы просто так взять и это сказать. Для меня встреча с ним – огромная удача. Нас связывают не только рабочие отношения, но и что-то теплое, родное, личное. Думаю, я была готова к встрече с Юрием Николаевичем и все, что умела, подходило его творческому миру. Мы все это прекрасно использовали. Видела, что ему удобно. Поэтому и работа получилась яркая. Юрий Николаевич не любит артистов, которые как поленья и Папа Карло должен делать из них Буратино. Он хочет видеть перед собой личность, способную стать соавтором роли. И в то же время он человек, которого надо беспрекословно слушаться. Хотя бы потому, что у него безупречный вкус и точное понимание того, что он хочет. Он, как камертон, ведет и задает направление.

Насколько Шен Те близка вам как персонаж? Вы на нее похожи?
А это я. И Шуй Та – тоже я. Все эти черты мы находим в себе. Иногда, конечно, полезны острые актерские наблюдения, когда встречаешься с экстравагантными персонажами, как в спектаклях Евгения Писарева. Я люблю использовать их в работе. Но в случае с Шен Те это было абсолютное попадание и в нужное время, и в место, и в мой возраст, и в те перемены, которые со мной происходили.

Вы не подустали от этой роли?
Она в хорошей форме: меняется, но не становится хуже. Посмотрим, как мы сейчас сыграем спектакль после большого перерыва.

Часто люди пишут стихи, сочиняют музыку, рисуют, занимаются творчеством, чтобы пережить свою боль, выразить то, чему в обычной жизни места не остается. А иногда идут в искусство не от недостатка, а от избытка, полноты чувств, радости жизни, желания поделиться этим с другими. Вы на какой энергии работаете: боли или любви?
Я романтичная натура, но не до такой степени. Все-таки это моя работа. Но если говорить об энергии, мне ближе второй вариант. По-моему, я достаточно счастливый человек. Поэтому делюсь своей позитивной энергией с людьми. Опыт боли очень важен и для человека, и для артиста. Жизненным багажом надо пользоваться. Но сцена – не эмоциональный нужник, куда артист выплескивает свою нерастраченную энергию.

Приятно осознавать, что Театр Пушкина – это коллектив единомышленников, интересных личностей и просто хороших людей. Мне кажется, неправильно подходить к работе в театре исключительно с эгоистичной точки зрения. Стоит задуматься не о том, что театр может дать мне, а о том, что я могу для него сделать. И не только я, а еще Вася, Петя, Маша и Алена. Все мы пришли сюда, чтобы превратить его в действительно волшебное место. Поэтому наш коллектив особенный. Он состоит из людей неравнодушных, которые хотят что-то делать. На этих принципах был рожден и МХТ им. Чехова, и «Современник», и «Мастерская Петра Фоменко». Этому нас учил и Роман Ефимович Козак, который видел в актерах сообщников, близких, почти родных. Этим занимался и Олег Ефремов – строил театр-дом.

Какой период, на ваш взгляд, сейчас переживает Театр Пушкина? Какие процессы в нем происходят? Есть ощущение, что там сейчас очень здоровая, творческая атмосфера, а ведь так было не всегда. Расскажите, пожалуйста, подробнее про «Режиссерскую лабораторию» и вашу последнюю роль в спектакле «Гардения».
Театр Пушкина активно развивается благодаря очень многим моментам и правильным людям, которые здесь находятся. Очень верный курс выбран Евгением Александровичем Писаревым. А сколько времени, любви и труда отдают театру Екатерина Олеговна Коновалова и Елена Львовна Шумская! И огромная команда преданных театру профессионалов. У нас сильнейшая труппа – прекрасный, растущий как на дрожжах коллектив. Я сидела на премьере «Не от мира сего» и тихо радовалась тому, как вырос мой однокурсник Леша Воропанов, Настя Лебедева. Конечно, мы все учимся и на хороших режиссерах, и на сильных пьесах. «Не от мира сего» вышел из проекта «Режиссерская лаборатория», так же, как и спектакль «Гардения». Кругом все стонут: «О, где эти молодые режиссеры?» И вот это правильный способ их найти. Режиссеры подают заявки, делают эскизы спектаклей с актерами театра, показывают их небольшому количеству зрителей и критиков. Создатель лучшего эскиза получает право поставить полноценный спектакль на сцене филиала. Для артистов это возможность попробовать новое. Для театра никакого риска. Труппа очень взбодрилась. Я сама старалась ходить на все показы. Обалденная идея, и в результате у нас появилось два хороших спектакля – «Гардения» и «Не от мира сего». И скоро будет еще один. Возможно, Евгений Александрович захочет через какое-то время повторить этот опыт.

Какие тенденции в современном театре вас радуют и, наоборот, огорчают?
Меня радует, когда, несмотря ни на что, молодые люди остаются неравнодушными и сердечными. Тогда и творчество их такое же. Отталкивает и в самих людях, и в режиссуре отстранение, холодность по отношению к миру и самим себе. Мне кажется, это защитная реакция. По природе человек не должен так себя вести. Но ведь есть же еще и модные тенденции. Так вот, надеюсь, что этот тренд уже ушел. Теперь всем интересны люди, чем-то горящие.

Что думаете по поводу современного российского кино? Кто из режиссеров вам нравится, какие фильмы произвели впечатление? Хотелось ли бы вам больше сниматься?
Еще больше? Дело даже не в количестве, а в том, что очень мало сильных личностей в кинорежиссуре. Они есть, но мало. Самые интересные, мне кажется, сейчас находятся за океаном. Я зарубежные фильмы чаще смотрю.

В театре восхищаются, что во время беременности вы даже спектаклей не отменяли, не прерывали работу и сейчас находитесь в потрясающей форме. Как вам такое удается, где вы черпаете энергию? Быть сильной, энергичной и выносливой – это часть профессии?
Просто так получается. Есть процессы, которые я не могу и не хочу останавливать. В театре сейчас такая интересная жизнь налаживается, что мне невозможно исчезнуть надолго и подвести большой коллектив. Как только поняла, что беременна, сообщила об этом Евгению Александровичу и пообещала не слишком сильно портить ему репертуарную картину. И обещание сдержала. В прошлом сезоне работала до последнего, выпустила премьеру «Гардении». В этом – буду играть репертуарные спектакли, сниматься в кино. Еще у меня совсем крохотный малыш и старшие дети. Много объектов внимания. «Барабаны в ночи» только набирают обороты, знаю, что у нас уже много номинаций, и гастролей, и спектаклей, достойных зрительского внимания, и интересных актерских работ, которые должны быть замечены.