Вы прославились участием в мюзиклах, телевизионных шоу («Фабрика звезд», «Один в один», «Танцы»), коммерчески успешными, развлекательными проектами для широкой аудитории. Как вас занесло на территорию театра? Когда вы впервые столкнулись с таким явлением, как иммерсивный театр? Вообще, «Вернувшиеся» для вас – это театр или все-таки необычное шоу со спецэффектами?

С иммерсивным театром я впервые столкнулся два года назад, когда в Нью-Йорке попал на спектакль Sleep No More. Вообще, в театр меня тянуло всегда, но эта форма выражения казалась чуждой. Я не понимал, зачем нужна граница между актером и зрителем, почему законы жанра позволяют «переусердствовать» в своем существовании на сцене. В иммерсивном театре этого нет. Здесь не надо никуда кричать. События происходят практически в киноформате. У актеров задействована даже мелкая мимика лица. Все эмоции сразу понятны. Зритель мгновенно погружается в происходящее. Для него это абсолютная виртуальная реальность, от которой некуда деться. Куда бы он ни пошел, что бы ни сделал, он останется с этой музыкой, в этом интерьере. А потом добавится еще и игра актеров, сама пьеса Ибсена. Для меня это стопроцентно театр. Какие у нас спецэффекты? Здесь все настоящее. Возьмите в руки любой предмет реквизита – и вы убедитесь, что это не подделка.  

Почему вам захотелось осуществить такой проект в России? Насколько это оказалось технически сложным?

Это единственная форма театра, которой я хочу заниматься. Я мечтал показать Sleep No More своим друзьям, но потом понял, что никогда в жизни никого туда не свожу. И надо попробовать сделать это в России. С одной стороны, было невероятно сложно, а с другой – все возникающие трудности я воспринимал как приключение. Познакомился с Виктором Кариной и Миа Занетти из Journey Lab, которые сотрудничали с актерами из Sleep No More. Интересно было, могут ли вообще американские режиссеры сотрудничать с российскими артистами, насколько они открыты. На первом же кастинге все так удачно сложилось, что мы практически полностью набрали труппу. Приступили к репетициям, нашли подходящий особняк. Уговорили владельцев, чтобы они сдали его нам в аренду. После этого появились партнеры. Все росло как снежный ком, и р-раз! – через год проект готов. Когда я в первый раз увидел Sleep No More, был в диком шоке. Ревел, не разговаривал три дня. Мне казалось, этого никогда не будет в России, а я понимал, что хочу именно так, а не иначе. В том, что касается самовыражения в формате «актер-режиссер», для меня это пик формы.

Мы знаем, что вы присутствуете практически на каждом спектакле: сидите в баре или отслеживаете по камерам, что происходит в каждой из 50 комнат Дома.

Да, это правда. Недавно у нас на спектакле присутствовал Макс Диденко, который поставил «Черный русский», и он сильно удивился. Как я могу не присутствовать? Это мое детище. Мне нужно чувствовать атмосферу, видеть реакцию людей, принимают они нас или нет. Не могу же я наобум сделать какую-то вещь и пустить все на самотек. То же самое касается всех моих работ. Во время проекта «Танцы» я буквально живу в павильоне, у меня кожа покрывается пятнами из-за того, что на солнце не выхожу. Мы придумываем хореографию, ставим номера, утверждаем костюмы, все время идет какой-то процесс. Спим по четыре часа в сутки. У меня такой подход к работе. Не знаю, долго ли продержусь в подобном темпе. Но пока так. Я от этого кайфую. К тому же спектакль постоянно меняется, он живет. Мы трансформируем сцены, добавляем новый реквизит. Сейчас, например, работаем над новым текстом.

Зрители на шоу тоже ведут себя необычно, начинают подыгрывать актерам, деловито рыщут по особняку, открывая все ящики, крутятся перед зеркалом, нацепив фату, садятся за обеденный стол вместе с актерами. Насколько вам интересно наблюдать за гостями? Можете припомнить самую странную или неожиданную зрительскую реакцию?

Это самое крутое! За это они и платят деньги. Зрители пытаются все увидеть, услышать, почувствовать, попробовать коньяк из актерского бокала. Позавчера вывели девочку со спектакля в истерике. И таких случаев много. Когда люди не понимают, что с ними происходит, их просто вскрывает изнутри. Это сильное эмоциональное потрясение. У нас есть определенные правила: во время шоу нельзя говорить, снимать маски. Но если мы понимаем, что дело не в капризе или наглом поведении, а во внутренних переживаниях, провожаем человека в бар, даем ему пятиминутную передышку и после этого возвращаем в шоу. Мы не наказываем за нарушение правил, если видим, что человек переживает катарсис. И он не может ни закричать, ни заговорить, ни снять маску и протереть лицо, потому что он в слезах. Люди себя действительно странно ведут. Недавно один из наших VIP-гостей, который уже был на спектакле трижды, почувствовал себя настолько свободно, что обнял незнакомого человека, наблюдавшего за сценой в дверях. Подошел сзади к женщине, положил голову ей на плечо, и так они и простояли всю сцену вместе. Как только музыка закончилась, он убрал руки, и они разошлись. Женщина даже не обернулась. Зрители здесь что-то новое себе позволяют.

В спектакле 18 актеров, но на кастинг пришло почти 1000 человек. По каким критериям отбирали актеров на проект? Кто все эти люди?

Все эти люди достаточно талантливы и открыты, чтобы работать в подобном проекте. Почему остальные отвалились? Мы искали тех, кто мог на сцене быть самим собой. Самая большая проблема актеров в том, что они постоянно навешивают на себя ярлыки, примеряют определенные образы, думают, с какой стороны они лучше смотрятся. Нашим единственным требованием было – привести себя в естественное состояние. После этого можно делать что угодно. В шоу принимают участие актеры драматических театров (Театра им. Е. Вахтангова, Театра Романа Виктюка, театра МОСТ, Драматического театра на Малой Бронной. – Прим. WATCH.), танцовщики, любители. Их мозг еще не захламлен штампами, которые любят прививать в актерских школах. Поэтому они и попали в проект. И поэтому у нас нет звезд. Для нас важен персонаж, а не человек, который его играет.

Расскажите, пожалуйста, о том, что за уникальные технологии работы с актерами и пространством привезли Виктор Карина и Миа Занетти? Как работали с актерами?

Это были специальные тренинги, не хочу раскрывать секрет. Скажу только, что таких тренингов нам в принципе не хватает для существования актера на сцене. Многие люди, не прошедшие кастинг, уходили со словами: «Спасибо вам большое, теперь мы знаем, как проходить пробы в кино». Для актера существование в таком спектакле, как «Вернувшиеся», – самый крутой опыт. Он даже глазом моргнуть не может по-другому, нежели чем его персонаж. Здесь нет игры как таковой, одна жизнь. Не так уж легко войти в нужное состояние. У нас нет кулис, негде спрятаться, нельзя отвернуться от зрителя, чтобы дух перевести, что-то поправить на себе.

Сейчас в Москве бум на иммерсивные спектакли, только о них везде и говорят. Что скажете о других постановках? Как вам понравился «Черный русский» и считаете ли вы его конкурентом?

Я бы так не сказал. Есть бум на само слово – «иммерсивный». Но не на продукт. Помните внезапно вспыхнувшую моду на мюзиклы? Столько всего выходило: что ни спектакль, то мюзикл. И где они сейчас? Настоящих было всего два: «Метро» и «Нотр дам де Пари». Так и мы считаем, что иммерсивное шоу – только у нас. Очень жаль, что в России подход и приемы некой анимации начинают называть «иммерсивностью», хотя это не имеет к ней никакого отношения. Для меня иммерсивность – это полное погружение. Очень близко к интерактиву. Но интерактивный спектакль – еще более радикальный формат, где от зрителя зависит ход событий. Такие шоу идут сейчас в Бруклине: на 15 зрителей работают 40 актеров, вокруг них все крутится. В какой-то момент их даже могут попросить заговорить, принять решение. В России пока такого нет. У нас и зритель еще не готов к подобному эксперименту над собой. В «Вернувшихся» есть полное погружение, но зритель выступает в качестве пассивного наблюдателя, сам превращается в одно из привидений.

Что касается «Черного русского», то это театр-променад с элементами иммерсивности. Такой формат немножко легче. Они выпустили его после того, как поняли, что в Москве уже делается нечто похожее. Им пришлось быстро работать, чтобы создать подобный продукт. Но как, не зная законов жанра, можно сделать что-либо качественно? У них получился театр-променад, достаточно занятный перформанс. Вот спектакль «Черный русский» я бы отнес к шоу. Там есть современные технологии, проекции, кровь по стенам течет, пистолеты стреляют, гуси гуляют. Я не хочу о них плохо говорить. Это два абсолютно разных жанра. Какой смысл их сравнивать? Там вас водят за ручку и указывают, куда смотреть. Здесь вы совершенно свободны, можете за весь спектакль ничего не увидеть и скажете в конце, что это ерунда. У нас таких зрителей процентов десять. Они не понимают, в чем прикол.

В Доме много потайных комнат, иногда оказываешься в них в полном одиночестве. В каждой ли из них в какой-то момент происходит действие?

Да, обязательно. Абсолютно все комнаты задействованы. Более того, вы можете сидеть в одной комнате и увидеть больше сцен, чем если бы вы бегали по всему особняку. Да еще и застать «персональный опыт»! У нас есть зрители, которые ходят в комнату Регины восьмой спектакль подряд, или те, кто все время сидит в кабинете капитана Алвинга. А можно обойти все залы и ни с кем не пересечься. Когда я в первый раз попал на Sleep No More, со мной именно это произошло. Так хотел что-то увидеть, что не увидел ничего. Я не понимал, где я и что со мной происходит, почему я везде один. Думал, может, это просто старый музей. И только в самом конце увидел три сцены, которые меня повергли в шок. И я вышел оттуда с дергающимся глазом: «Вау! Что это было?!» Я и не думал, что они играют «Макбета» и что это Шекспир вообще. Люди, одетые по моде 1970-х, Америка, старый отель, лестницы, кладбище – почему «Макбет»? Только потом сообразил, что к чему, и сразу же захотел увидеть все еще раз. И наш спектакль не стоит воспринимать как пьесу Ибсена «Привидения». Для каждого это будет что-то свое.

Как думаете, какие вообще перспективы у иммерсивного театра в России?

Давайте посмотрим. Мы пока первые. Еще не знаем. Некоторые наши актеры принимали участие в похожих спектаклях, например, Рома Евдокимов играл в «Норманске» Юрия Квятковского, который часто с нами сравнивают. Я сам его расспрашивал, как там все было. Говорит, они половину актеров не знали. В каждой комнате шел отдельный перформанс, между ними можно было свободно передвигаться. Но никакой единой канвы.

50 комнат, 240 сцен, вся эта сложная архитектоника, когда актер, перемещаясь по особняку, должен с точностью до секунды рассчитать свое время, чтобы вписаться в следующую сцену, – как вообще устроены «Вернувшиеся» и как их правильно смотреть? Есть ли какие-то моменты, которые надо увидеть обязательно, или каждый зритель решает сам за себя? Стоит ли перед просмотром читать книгу?

У нас каждый человек, который работает на третьем этаже, знает, что происходит на первом. Если артисту по ходу действия надо пойти на кухню приготовить еду, он идет туда и готовит еду. Это два месяца безвылазной работы с невероятным количеством графиков и таблиц. Мы с точностью до секунды замеряли, сколько должно длиться каждое действие. Таблица шоу выглядит просто дико, артисты играют на счет. У нас на спектакле несколько раз отрубался звук. И актеры даже не сбились с ритма. Мы стояли в подсобке, наблюдали за ними через камеры и не могли решить, останавливать ли спектакль. Зачем? Зритель даже ничего не заметил. Для вас это как кино. Вы видите пастора, который разговаривает с Региной, после чего направляется на второй этаж, и именно в ту секунду, как он ступает на первую ступеньку третьего пролета, открывается дверь, входит госпожа Алвинг и говорит: «Здравствуйте, пастор Мандерс». Все действия актеров на всех трех этажах скоординированы – это невероятно сложный процесс. По сути, вы фиксируете происходящие в доме события, как кинокамера. В режиме реального времени. Мы как-то подсчитали: чтобы увидеть все сцены, нужно прийти на шоу 18 раз. Я даже не могу дать никакого конкретного совета, как его смотреть. Вы сами решаете, ходить ли по комнатам, как в музее, следовать за понравившимися актерами, читать или нет пьесу перед спектаклем. Все зависит от вас.

Показы «Вернувшихся» уже один раз продлевали, сейчас, насколько я знаю, решается, будут ли они идти до конца мая или еще и летом. А потом состоится премьера в Нью-Йорке. Как вы будете искать локацию? Актеры будут играть на английском языке? В том же составе?

Сделать второй такой же спектакль на новом месте невозможно. В Нью-Йорке у нас будет отдельный кастинг, новый сценарий. Мы же не Sleep No More, которые, перенося шоу в Шанхай, сами отстроили себе площадку. Им не приходилось адаптироваться под уже существующее здание. А мы ничего не строили, арендовали готовый особняк. Правда, очистили стены от гипсокартона, ремонт сделали. Сейчас сидим с вами в VIP-комнате, кабинете капитана Алвинга, а раньше здесь был офисный туалет. По трубе заметно.

Антураж спектакля поражает воображение: старая мебель, запотевшие зеркала, игрушки, перчатки, флаконы духов, винтажные украшения, старые книги и фотографии. Откуда все это привезено? Как искали реквизит?

В России, к сожалению, не ценят старые вещи, все выбрасывается или просто в непотребном состоянии; нет культа винтажа. В Европе или Америке нам было бы легче сделать такой спектакль. А здесь пришлось перерыть огромное количество домов, блошиных рынков, торговаться с бабульками, чтобы они продали нам какой-то диван или книгу. Это одна из самых дорогих статей расхода. И мы до сих пор на каждый спектакль привозим что-то новое. Комната Освальда сейчас радикально отличается от того, как она выглядела в первый раз. Человек, который был на шоу в декабре и придет сейчас, не узнает помещение.

Чем эта работа оказалась интересна лично вам? Что вам дал этот опыт?

Я полностью изменил свое отношение к постановочному процессу. Это было заметно даже по проекту «Танцы». Третий сезон прошел для меня совершенно по-другому. Я иначе ставил хореографию. Выбирал другие темы, чтобы сделать номер. Теперь я знаю, где искать вдохновение, и никогда не буду сидеть в зале и вымучивать из себя номер. Понимаю, как прийти к движению. Хочется поделиться этим с другими, но я не могу. Максим Диденко интересовался, можно ли посмотреть наши мастер-классы. А я понимаю, что не могу его пригласить. Технологии-то уникальны. Передавать их кому-то просто так – неуважение к людям, которые с нами работали. Но актеры, которые к нам приходят, поражаются, что, оказывается, можно и так существовать на сцене. Эти техники не открытие группы Punchdrunk (создателей Sleep No More), они существуют очень давно. Режиссеры много раз принимались ломать «четвертую стену». Но у нас больше физики. Мы идем от естественных состояний человека к определенному образу, а не накручиваем людей актерскими задачами.