Вы родились во Франции, окончили часовую школу в Париже, довольно долго работаете в Швейцарии. Каким образом можно охарактеризовать ваши часы – как французские или стопроцентно швейцарские? Или часовое дело уже не имеет национальных границ?

Конечно, нельзя сказать, что мои часы более французские или более швейцарские. За 500-летнюю историю механических часов мы знаем массу имен из разных стран Европы: Гюйгенс был голландцем, Харрисон – англичанин, Берту и Жанвье – французы, Бреге родился и вырос в Невшателе, но работал и получил известность в Париже, потом вновь вернулся в Швейцарию из-за революции. Англия и Франция вообще были лидерами в часовом деле с XVI по XIX век. Сегодня впереди всех Швейцария и Япония – завтра, возможно, Китай.

Если говорить о моих часах, то в них очевидно сильное влияние старинных моделей, которые я реставрировал в начале своей карьеры. Чаще всего они были французскими. Вообще швейцарское часовое дело изначально формировалось под французским влиянием, так как многие французские часовщики делали так же, как и я, – получали образование и первый опыт во Франции, а работать отправлялись в Швейцарию. Ну и будет совершенно справедливым сказать, что сегодня часовое дело – мультинациональное, не имеющее четко выраженных национальных признаков.

Широкой публике вы стали известны после Opus III. Как вы сегодня оцениваете этот проект? Почему не стали его дорабатывать и довольны ли, как справилось с этой задачей бюро Renaud & Papi? Вообще участие в проекте было для вас скорее рекламным ходом или реализацией собственных амбиций, которые воплотить в жизнь в рамках своей компании не получалось?

О да, Opus III принес мне известность, но в то же время это был очень серьезный вызов. И дело не только в сложности самой концепции, во время ее воплощения менеджмент департамента Harry Winston Rare Timepieces несколько раз менял правила работы. В итоге в 2007-м они решили отдать часы на доработку Джулио Папи. Он и завершил проект, предварительно спросив у меня разрешения, это было очень мило с его стороны – использовать мою идею первоначального дизайна. Я очень доволен результатом и считаю, что клиентам стоило все это время ждать. Мотивация моего участия в этом проекте была следующей: мне давали карт-бланш, чтобы я предложил, сделал дизайн и воплотил нечто такое, чего до сих пор не было. Это весьма и весьма захватывающая задача.

Ваши первые часы были вдохновлены, по-видимому, «Наутилусом» Жюля Верна, в этом году вы представили Deep Space Tourbillion, ассоциирующийся с компьютером из «Звездного пути». А что еще вдохновляет вас в работе?

Deep Space Tourbillon вдохновлен не только сериалом «Звездный путь». На самом деле я лишь взял название для своих часов из третьего сезона этого сериала, но влияние на меня оказали и научно-фантастические романы: и Жюля Верна, и Азека Азимова, и Рея Бредберри. А также фильмы «Запрещенная планета», «День, когда Земля остановилась», Космическая одиссея 2001», «Солярис» и многие другие. Я также читал и читаю научные статьи об освоении космоса. Вопрос, который я для себя поставил при работе над проектом, звучал так: какими были бы часы, которые человек захотел бы взять с собой в космос, отправляясь туда, где до него не бывал никто. Мой ответ – Deep Space Tourbillon.

Очевидно, что ваши модели приобретают в первую очередь те любители часов, которые очень хорошо разбираются в часовом деле. А доводилось вам отказывать покупателям, которые, на ваш взгляд, не соответствовали образу идеального клиента? Можете ли вы себе позволить подобные капризы?

Откровенно говоря, мне никогда не приходилось отказываться от клиентов. Просто потому, что они вдохновляются теми же самыми вещами, что и я в своей работе. Несмотря на то что их познания в часовом деле могут быть невелики, они все же осознают, что внутрь корпуса помещено нечто необычное и технически совершенное, и в этом наши взгляды пересекаются. Как правило, наши представления о науке и технике совпадают.

Вам много приходится путешествовать по миру, демонстрируя свои часы? Где нравится бывать? Где вы встречаете наибольшее понимание?

Да, действительно, мне много приходится ездить. Это дает ценную возможность личных встреч с людьми, которым нравится то, что я делаю. Причем мы обмениваемся мнениями не только о часах, это как добрые встречи с друзьями – обсуждаем все на свете: самолеты, автомобили, поезда, космические путешествия, научную фантастику. Везде, куда я приезжаю, встречаю людей интересных и заинтересованных. Особые отношения у меня сложились с клиентами из Сингапура – так получилось, что там проживает большое число моих поклонников. Также у меня много фанатов в США. Я всегда себя чувствую прекрасно в том месте, где могу пообщаться с интересными людьми.

Сколько часов в год вы производите, где их можно купить и какова ценовая вилка?

На мануфактуре Janvier в Сен-Круа мы работаем очень небольшой группой, поэтому мои часы крайне лимитированы – 20–30 экземпляров в год в зависимости от сложности. У меня есть сеть ретейлеров, которые представляют мои интересы в некоторых уголках мира. Лучший способ узнать, как и где купить мои часы, – связаться с мануфактурой. Мы оперативно реагируем на все запросы. Что касается цены, то часы стоят от 100 до 200 тысяч швейцарских франков.

Есть ли у вас ученики? Чем они отличаются от вас, когда вы были в их возрасте? Существует ли для вас проблема преемственности профессии?

С тех пор, как я основал мануфактуру Janvier, постоянно предлагаю у себя стажировку студентам. Хотя обучать новичков – чрезвычайно сложное дело. Да и с точки зрения бизнеса это глупо – учить людей, которые потом будут работать в других компаниях. Но я считаю, что мой долг состоит в том, чтобы передать дальше знания, которые я получил от моего учителя и дополнил собственным опытом. Некоторые из них приходят в часовую индустрию случайно, кто-то из-за желания иметь высокооплачиваемую работу – таких людей я старюсь сразу отсеивать. Другие хорошо мотивированы и трудолюбивы, но не очень талантливы. Они могут работать в индустрии, но не на таких небольших производствах, как мое, где нужно быть лучшим. И есть совсем немного студентов, которые обладают всеми необходимыми качествами, – делясь своими знаниями, обучая их, я вижу в них не конкурентов, а скорее будущих коллег.

С чем вы связываете рост интереса к работе независимых часовщиков и их активное появление на рынке?

Для себя я выделил две причины: первая – это увеличение числа молодых одаренных часовщиков, которое мы наблюдали лет 10–15 назад. Я говорю о Феликсе Баумгартнере, Винсенте Калабрезе, Франсуа-Поле Журне, Антуане Прециозо, многих других, и о себе в том числе. Мы и наши часы – это было свежее решение в общем потоке основных брендов с их уже слегка запылившимися коллекциями. И общественное мнение нас приняло. Вторая причина – знак и гарантия качества, которую мы предлагали. Когда у тебя небольшое производство, тебе намного проще контролировать качество. Потом к нам присоединились дизайнеры, предприниматели, бизнесмены, другие часовщики, решившие сделать ставку на независимость, так как увидели в ней потенциал для коммерческого успеха. Некоторым его удалось достичь, другие все еще пытаются, кто-то исчез с горизонта – ведь быть независимым очень непросто.

Сейчас наступает третий период, когда специалисты по коммуникациям многих больших брендов говорят о независимости своих компаний, правда, чаще всего для того, чтобы приукрасить свои речи. Если они говорят о действительно независимом производстве, то такое возможно в очень редких случаях. Поэтому любителям часов довольно сложно разобраться в этих бесконечных понятиях независимости, непросто понять разницу между независимостью большого бренда и маленького ателье. Большинство людей понимают это как свободу от необходимости зарабатывать или принадлежать группе, влияющей на производство и с нетерпением ждущей финансовых отчетов. На мой взгляд, этих критериев недостаточно, и они довольно бессмысленны. Мы как профессионалы не можем не считаться с финансовой стороной нашей работы. Но я бы хотел озвучить другую позицию: независимость как состояние ума, характера. Я разделяю со своими коллегами – Филиппом Дюфуром, Кари Вутилайненом и другими – точку зрения, что мы делаем часы прежде всего для себя. Мы делаем то, что хотим, а следующий шаг – ищем людей, которым нравится наш продукт. То есть мы изначально не ориентированы на запросы рынка и исходим лишь из эгоистичных побуждений.

А второй ключевой момент, на который я хочу обратить внимание: мы делаем часы от начала до конца сами, своими руками, вкладывая в них сердце. То есть мы не те часовщики, что сидят в совете директоров крупных компаний, а настоящие мастера, создающие часы. Мы не в часовом бизнесе, а в часовом деле. В этом наша независимость, и она является нашим преимуществом.

Ценность часов от независимого мастера заключается в трех компонентах: первое – сильная концептуальная идея. Часы должны быть выражены одним предложением, например, Deep Space Tourbillon – четыре измерения часы для путешественников в космическом пространстве. Второе – дизайн. Интересный, безупречный, чтобы было очевидно, что все детали находятся на своем месте и каждая из них создана в единственном эстетически верном решении. Третье – идеальное исполнение. Каждый компонент, даже скрытый, обязан быть безукоризненным, как будто он находится на виду. А теперь подытожим: первое без второго или третьего – ерунда и полный бред. Второе без первого и третьего – потеря времени. Третье без первых двух условий – это высокое часовое искусство в его самом чистом виде, но совершенно не отвечает требованиям современности.

Поменяли ли бы вы свое сегодняшнее положение на высокую позицию в крупной часовой компании?

Ни за какое золото мира! Более того, нет такого настолько сумасшедшего директора, который взял бы меня.